Еда там вообще была натуральная и дешевая, первое, что мы с мамой сделали – это купили большую банку черной икры, которую можно было есть ложками или намазывать на страшно вкусный мягкий белый лаваш. Но, так как холодильников тогда в России не было (а в Америке они уже давно были), то икра все же испортилась и полбанки мы выбросили, как ни больно теперь вспоминать.

Три месяца я училась в школе. Никаких национальных проблем в Геленджике не было: здесь мирно уживались русские и украинцы, татары, греки, армяне, и в школе никакого моббинга не было. Поэтому я вполне благополучно закончила учебный год, и наступила полная свобода, которую мама не имела возможности ограничивать, так как в то время работали шесть дней в неделю, и ровно в восемь тридцать утра я оставалась до шести вечера одна. Конечно, я знала, где мама работает, но приходить туда и болтаться у взрослых под ногами без особой необходимости не рекомендовалось.

Поэтому я надевала свое невзрачное ситцевое платьице, брала купальные трусы (о купальниках для десятилетних девочек, без намека на бюст, тогда никто не слышал), полотенце – и отправлялась к морю, в пяти минутах ходьбы от домишка, где мы снимали жалкую полутемную комнатку. До сих пор для меня остается загадкой психология людей того времени: что, вообще не было преступности и мама не боялась, что украдут ее единственного ребенка? Или просто убьют для интереса? Или изнасилуют? Не могу себе представить, как бы я оставляла свою маленькую дочку или десятилетнего внука на целый день одного без присмотра. Наверное, мир так изменился, что мы всего боимся, и неспроста.

Другой опасностью было то, что я могла просто утонуть. Тем более что плавать я не умела. А где мне было учиться? Слишком короткое питерское лето и полное отсутствие бассейнов для детей не давали возможности. А вот в Германии дети такого возраста, которых регулярно водят в бассейн, уже сдают свой маленький экзамен по плаванью, «Морской конек» или что-то в этом роде.

Правда, в Геленджике есть одна особенность – город стоит на берегу бухты с очень большим мелководьем – пока дойдешь до глубокого места, устанешь.

Берег покрыт мелкой галькой, и вода кристально чистая. Там я совершенно одна, без чьей-либо помощи, научилась плавать. Болтаясь в соленой воде, я вдруг почувствовала, что она меня держит, оторвала ноги от дна и поплыла.

Конечно, около берега, но все же. Мама удивилась моим успехам. Иногда она приходила в обеденный перерыв посмотреть, чем я там занимаюсь. А я бродила по берегу, собирала красивые ракушки и радовалась жизни и теплому южному солнцу. Теперь мне дочка объяснила, что ракушки – это часть природной среды и их трогать нельзя, потому что это нарушает экологию. А избыток ультрафиолета вреден и опасен. Но тогда я этого еще не знала, и никто не знал.

Бродила я по берегу в мокрых трусах, которые на мне высыхали, потом я опять лезла в воду – и рано или поздно добром это не должно было кончиться. Я заболела двусторонним воспалением легких.

Мама выписала мне антибиотики, но уйти с работы она не могла, потому что некому было ее заменить. Я лежала в нашей комнатке одна с температурой 39, и мне было очень плохо. Так прошло десять дней, температура не падала, ребенок кашлял, не выздоравливал, и замечательный проект грозил прерваться отправкой в больницу. Мама расстроилась и все-таки взяла больничный. Она сидела рядом со мной и читала мне вслух мои любимые сказки Андерсена. Отправлять меня в больницу, где мне бы начали колоть антибиотики, она боялась, что дальше делать, не знала. Как говорил мой покойный муж Игорь, тоже врач: «Врачи не боги, они те же люди, только больше знают».