– Александр, отрицай все!
Когда Степанов повернулся к двери, Александр сказал:
– Полковник… – Он настолько ослаб, что с трудом говорил, ему было наплевать, что стена такая холодная, он не держался на ногах и, вжавшись телом в ледяной бетон, опустился на пол. – Вы ее видели? – Он поднял взгляд на Степанова, и тот кивнул. – Как она?
– Не спрашивай, Александр.
– Она была…
– Не спрашивай.
– Скажите.
– Помнишь, когда ты вернул мне сына? – спросил Степанов, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Благодаря тебе я обрел утешение. Я смог увидеть сына перед смертью, смог похоронить его.
– Хорошо, молчу, – сказал Александр.
– Кто-нибудь мог дать подобное утешение твоей жене?
Александр закрыл лицо ладонями.
Степанов вышел.
Александр неподвижно сидел на полу. Ему не нужен был морфий, не нужны были лекарства, не нужен фенобарбитал. Ему нужна была пуля в чертову грудь.
Дверь открылась. Александру давно уже не давали ни хлеба, ни воды, ни одежды. Он не имел представления, сколько времени пробыл раздетым в холодной камере.
Вошел мужчина, очевидно не желавший стоять, так как вслед за ним караульный внес стул. И этот высокий лысый мужчина с неприятным лицом, но с приятным гнусавым голосом сел на стул и начал:
– Вы знаете, что у меня в руках, майор?
Александр покачал головой. Между ними стояла керосиновая лампа.
– У меня вся ваша одежда, майор. Вся ваша одежда и шерстяное одеяло. И смотрите, у меня для вас хороший кусок свинины на косточке. Он еще теплый. И картофель со сметаной и маслом. Стопка водки. И можно будет вдоволь покурить. Можете выйти из этого жуткого холодного места, поесть и одеться. Как вам это?
– С удовольствием, – бесстрастно произнес Александр.
Его голос не дрогнет перед незнакомцем.
– Я так и думал, – улыбнулся мужчина. – Я приехал из Ленинграда, чтобы побеседовать с вами. Как по-вашему, можем мы немного поговорить?
– Почему бы и нет, – ответил Александр. – Мне особо делать нечего.
– Да, это верно, – рассмеялся мужчина. – Заняться нечем.
Его не смеющиеся глаза пристально изучали Александра.
– О чем вы хотите поговорить?
– В основном о вас, майор Белов. И кое о чем другом.
– Отлично.
– Хотели бы вы получить свою одежду?
– Уверен, что для такого умного человека, как вы, ответ очевиден, – сказал Александр.
– У нас есть для вас другая камера. Теплее, больше и с окном. Гораздо теплее. Сейчас там должно быть двадцать пять градусов по Цельсию, не как в этой, где, вероятно, не более пяти. – Мужчина снова улыбнулся. – Или вы хотите, майор, чтобы я перевел это для вас в градусы по Фаренгейту?
Фаренгейт? Александр прищурился:
– В этом нет необходимости.
– Я упоминал о табаке?
– Упоминали.
– Все эти вещи, майор, – элементы комфорта. Желаете что-нибудь из этого?
– Разве я не ответил на ваш вопрос?
– Ответили. У меня к вам еще один вопрос.
– Слушаю.
– Вы Александр Баррингтон, сын Гарольда Баррингтона, человека, приехавшего сюда в декабре тысяча девятьсот тридцатого года с красивой женой и симпатичным одиннадцатилетним сыном?
Стоя перед сидящим следователем, Александр и бровью не повел.
– Как ваше имя? – спросил он. – Обычно ваши люди представляются.
– Наши люди? – Мужчина улыбнулся. – Знаете что? Ответьте мне, и я отвечу вам.
– Каков ваш вопрос?
– Вы Александр Баррингтон?
– Нет. Как вас зовут? – (Мужчина покачал головой.) – Что? Вы просили меня ответить на ваш вопрос. Я ответил. Теперь ваша очередь.
– Леонид Слонько, – ответил следователь. – Какая вам разница?
Александр пристально разглядывал его. Раньше он уже слышал фамилию Слонько.
– Вы сказали, что приехали из Ленинграда для разговора со мной?
– Да.