– Он совсем рядом, – говорит незнакомка.

Даутцен хочет придвинуться к окну и посмотреть на океан. Но это значит прикоснуться к девушке. Почувствовать ее кожу. Одна эта мысль заставляет Даутцен сильнее закутаться в одеяло.

– Хочешь взглянуть?

– На тебе нет одежды.

– Ты тоже в чем мать родила.

Какое-то время Даутцен молчит. Она хмурится все больше и больше. На лбу появляется несколько длинных морщинок. Может быть, если бы она была старше, то поступила бы по-другому. Но она все еще ребенок. Ей четырнадцать. И лишь два месяца назад у нее пошла первая кровь.

Даутцен отбросила одеяло и встала на кровати рядом с незнакомкой.

Дом качнулся, но все же остался на месте. Она едва не упала в обморок такой слабой была. Даутцен переждала пока тьма отступит и зрение прояснится, а потом гордо и без тени сомнений взглянула в окно.

Океан.

– Он как твои глаза.

2

Тасмин ушла.

Даутцен кричала. Молила. Заклинала. Угрожала. Просила.

Ничего не помогло.

Девушка ответила только на один вопрос.

Злая. Глупая. Черноглазая ведьма!

Она дала Даутцен лекарство и заставила выпить воды. Жар снова вернулся. Пришлось подчиниться.

– Постельный режим.

– Тасмин.

– Тебе нужно поспать. От этих таблеток всегда тянет в сон.

– Что это значит?

– Побочный эффект. Так на тебя влияют лекарства этого мира.

– Нет. Я спросила о твоем имени.

– На востоке так называют цветок, который считается символом страстной любви.

Наверное хорошо, когда твое имя так много значит.

Даутцен.

Голубка.

Маленькая глупая птичка.

Отец говорил, что так ее назвала мать, когда в первый и последний раз увидела дочь. Роды были долгими и тяжелыми. Аннека умерла на следующий день от заражения крови. Все боялись, что таже участь постигнет и дочь. По замку прошел слух, что ребенок родился мертвым, но потом Михаил принес маленькую Даутцен в общий зал. Она кричала и плакала пока многочисленные родственники спешили найти в ней черты Аннеки. Но от матери ей ничего не досталось. Только могила в семейном склепе под церковью.

Трудно любить или испытывать отвращение к каменной плите, под которой покоится прах.

Но Даутцен смогла.

Она ненавидела мать.

И была рада что ни капли на нее не похожа. На портрете в кабинете отца Аннека оказалась невысокой темноволосой женщиной с круглым лицом. Вздернутый нос – вот и вся ее гордость.

Даутцен росла и тянулась все выше и выше. В четырнадцать лет она уже догнала Михаила. И скоро могла бы смотреть на отца с высока. Худая. Белая как вода в реке Лета.

Со временем Даутцен поняла. Она не похожа на мать. Кто бы спорил. Но в ней нет ничего и от Михаила. Она часами разглядывала себя в зеркале, пытаясь обнаружить хоть какое-то сходство с отцом. Пересмотрела портреты всех родственников. И ничего не нашла.

И голубые глаза.

Вот что смущало всех больше всего.

Во всем замке. Да что там. В землях на сотни верст не было ни одного человека с таким цветом радужной оболочки.

– Он как твои глаза, – сказала Тасмин, глядя на океан.

Слова запали Даутцен в душу.

Никто никогда не говорил о них так красиво. С восхищением в голосе. И с такой милой грустью.

Ее глаза всегда были лишь доказательством постыдной правды. Каждый вассал отца, друг, родственник и слуга видел в них то, что хотел. Позор. Оскорбление. Даутцен не была дочерью Михаила. Аннека ему изменяла.

Девочка лежала под одеялом и слушала волны. Они набегали и сползали обратно. Все страсти и боль на берегу. Океан знает об этом. Когда-нибудь он смоет всю печаль этого мира. Сотрет в песок города и селенья. Шепот прилива баюкал Даутцен. Она не заметила, как уснула.

Кто-то мял одеяло.

Незваный гость прошелся по ногам Даутцен, перебираясь на другую сторону кровати и снова принялся мять одеяло.