Я зауважал жалобщиков. В воскресенье пригласил их всех к себе домой. Зарезал барана.

Кишлак снова наполнился лошадьми. Наездники пустили коней на выпас. Я тоже пустил Тарлана.

В Карлике играли свадьбу. На эту свадьбу мы и отправились. В дороге Тарлан разбрасывал кизяк. Я удивился. Раньше за ним такого не замечал.

Остановились в доме у одного учителя. Я прибил колышек возле самого хлева. Уши у Тарлана обвисли. Он опустил голову и печально уставился на трещину в дувале. От корма отказался. К сахару и губами не притронулся. Душа моя затосковала. В горле стоял комок. Я не сводил глаз с Тарлана. Товарищи по стремени тоже забеспокоились.

В Карлике жил старик – большой знаток лошадей. Мы пригласили его. Старик осмотрел коня, обойдя его кругом. Нагнувшись, посмотрел ему в глаза. Покачал головой. Взял меня за локоть, повел в гостиную. Положил мне руку на плечо:

– А скажи, прославленный наездник, не продашь ли ты мне этого коня? Даю тебе двадцать овец. Скажи свое мужское слово.

Во мне закипела злость. Такое горе у меня, а он мне – о своем.

– Сперва скажите, дедушка, что с ним приключилось?

– Нет, сначала ответь ты, прославленный наездник. Потом я скажу.

– Нет! Не продам его, даже если наступит конец света! Ясно вам?!

– Ну, ладно. Тогда слушай, прославленный наездник. Конь у тебя – редкий. Как увидел, сразу это понял. Если не ошибаюсь, недавно он перенес сильное потрясение, верно?

Я вспомнил, как Тарлан десять дней голодал в Обширской промоине. Но старику об этом не стал рассказывать.

– Да, было дело, хворал. Потом выздоровел.

– Хвала тебе, прославленный наездник. Сейчас, думая о предстоящем состязании, твой конь вспоминает об этом. Сомневается, сможет ли из-за перенесенной болезни бегать, как прежде. Вот какая печаль одолевает твоего коня. Я прочитал это в его глазах. Еще вспомнишь мои слова, прославленный наездник.

Старик ушел. Мы допоздна просидели за оживленной беседой. Но печаль Тарлана не давала мне покоя. Видимо, она отразилась и на моем лице. Хозяин дома утешил: мол, не переживайте так, старик – знаток лошадей, он все о них знает. А после рассказал, что это был за старик.

Оказывается, кони только раз в году жуют жвачку. Когда конь жует жвачку, он горит! Тело его накаляется так, что может даже ослепить. Глаза коня горят особенным блеском. Так ведь конь – это див! Если конь жует жвачку, происходит это в необычном месте и в необычное время. Человек, увидевший, как конь жует жвачку, становится или безумным, или несчастным. А счастливый или мудрый станет еще счастливее и мудрее. По слухам, старик видел, как конь жвачку жевал.

Улак проходил на незасеянном пустыре. Я проскакал вокруг пустыря, разогрел Тарлана. Тот сразу переменился. Голову держал прямо, играл и резвился. Грызя удила, ржал и рвался в толпу. Звал меня на состязание.

Коней собралось много, потому что это было первое зимнее состязание. Оно обещало быть интересным. Причина вот в чем: когда мало коней, поднять улак с земли трудно. Каждый конь, считая себя сильней остальных, сразу кидается к улаку. Кони мешают друг другу, дерутся. А когда коней много, к улаку кидается сильнейший из сильнейших, тот, который всем коням конь. Кони же послабее становятся зрителями. Если бросаются к улаку, сильные не дают им дороги, выталкивают назад. Поэтому на состязаниях, где много лошадей, вынести улак из круга обычно легче.

Привезли улак. Подгоняя коня, я подъехал к улаку и дал Тарлану его понюхать. Взявшись за ляжку, попробовал его приподнять. Веса в нем было около пятидесяти – шестидесяти килограммов. Мокрый насквозь. Видно, ночью тушу держали в воде. Смысл здесь в том, что улак становится очень тяжелым. И когда его тянут в разные стороны, шкура не отстает от него. А иначе во время яростной схватки не остаться улаку целым!