– Ты же только что сказал, что хорошее, – не поняла Дашка.

– Тебе – плохое. – Он с серьёзным видом заткнул термос пробкой. Набрал горсть свежего снега и положил в чай, прежде чем передать кружку девушке.

– Да нет, мне хорошо, – возразила Дашка. – Кажется даже, я бывала здесь. Может, и не раз. Эта дорога мне знакома. Знаешь, как песня, которую вот в детстве слышал когда-то, но давно уже забыл.

– Это не хорошо, – снова покачал головой Агзу и огляделся, будто прислушиваясь. – Не твоё это место.

– Значит, давай пойдём быстрее, чтобы поскорее закончить с делом. – рассердилась она. Вот бы знать ещё, что там за дело такое.

Проводник глянул на неё странно, будто слова её были совершенно не к месту. Будто она ответила невпопад. Дашка, обжигаясь, в несколько глотков допила терпкий, почти горький чай и вернула проводнику кружку. По телу прокатилась горячая волна, на лбу выступил пот. Едва она успела надеть варежки, Агзу встал на лыжи. Они продолжили путь в полном молчании. Последние несколько километров, что осталось пройти до заброшенной деревни, Дашка гадала о том, что она сказала не так.

– Спишь что ли? – она увидела над собой смеющиеся глаза Агзу и выпрямилась.

– Задремала, да. – Дашка оглянулась на окно, в комнате было темно. Значит, она проспала закат.

– Поедим и лягешь. Собаки просились в дом, видать, ночь будет вьюжная.

– Дорогу заметёт? – встревожившись, спросила она.

– Да что дорога, – Агзу сел рядом с ней на низкую скамейку напротив печной дверцы. – Следы покроет – вот это плохо.

Он снял рукавицы и протянул руки к печи. Ладони у проводника были изящные, как у женщины, с узкими пальцами и аккуратными круглыми ногтями.

– Почему ты живёшь тут один?

– А чего я один? Я – вон, – он кивнул в другой угол избы, откуда на них смотрели три пары внимательных блестящих глаз. Одна из собак зевнула. – С волками. – он усмехнулся.

Дашка поёжилась. Жилище Агзу, сложенное из огромных, промазанных смолой брёвен, было единственным жилым во всей деревне, да и оно скорее походило на баню, чем на дом. Так оно в общем-то и было, кухня и спаленка занимали обширный предбанник, а за стеной, к которой примостилась печь, находилась парная. Банный дом проводника стоял на огромном подворье, сбоку от большого, хозяйского дома, у которого в сохранности были и окна, и крыша, и нарядное крыльцо с резными наличниками. Остальные дома в деревне казались избами-призраками, больше похожими на остовы севших на мель кораблей, чем на человеческие жилища. Будто переселенцы доплыли сюда по снегу на огромных ладьях, и бросили их под утёсом, похожим на коврижку.

– А почему ты… живёшь здесь?

– А где ж ещё? – он рассмеялся, показав ряд белых, но неровных зубов. Разговор был окончен.

Пока хозяин готовил простой ужин, Дашка притянула к себе рюкзак и, уложив на бок, открыла молнию. Агзу не обращал на неё никакого внимания. Он деловито мыл в тазу картошку, пока она раскладывала перед собой ножницы разной формы и размера. Потом, насвистывая, резал серые картофелины, разбрызгивая сок. Ножницы блестели в свете огня, красные блики делали их похожими на раскаленный в топке металл. Дашка покосилась на Проводника. Её инструменты были по-своему уникальны, каждый Часовой находил свой, особенный способ, чтобы отпускать духов. Кто-то развязывал нити руками, кто-то использовал ножи. Она слышала, бывали даже случаи, когда Часовой работал с огнём. Её ножницы были красивыми, остро наточенными и до блеска натёртыми. Хотя бы это могло пробудить интерес. Но Агзу не удостоил их и взглядом. Он плеснул воду из таза в помойное ведро и, насвистывая, склонился над корзиной с луком. Дашка закрыла глаза. Тело было ватным, непослушным. В углу напротив чесались и клацали зубами собаки.