– А другие члены экипажа? Если помните…

– Пушкарёв был. Был заряжающим вместо этого дедка, которого уволили. Дальше – Кадыкин наводчик был. Это горьковчане. Один, значит, 1923 года, этот Пушкарёв. А Кадыкин – 1921 года. Они все были с Горьковской области. А я – с Мордовии. Это когда-то в царское время – Самарская губерния. Мордовия входила. Ну, наверное, немногочисленные были эти Марийская АССР, Чувашская… Все они входили. Но наше село было под покровительством великого князя.

Потому что были рослые такие все мы, и мы служили только в гвардии, с нашей деревни. Так что мы там около царей обитали, наши предки. Но никто из моих предков со времён Петра I… дослуживался только один, Дмитрий (это прадед мой) до ефрейтора. И то: приехал – так такой начальник, все шапки ломали перед ним, селяне. Все богатые же были мужики, крестьяне. И наше село было на особом положении. У нас земледелие было особое, не было крепостного права. Вот как у казаков землепользование было общественное, по едокам распределяли. И наше село поставляло люд только в гвардейские части царские. Рослые были, блондины. Не белые, конечно, но и не воронокрылатые по цвету волос были.

– Забыл спросить про наркомовские сто грамм…

– Да, зимой. 41 грамм. Это спирт. Это, наверное, для того, чтобы не замерзали. Офицерам – коньяк. И притом коньяк – армянский. Офицеры – все. Могли они и водку, если хотели…

– По поводу зимы. Как быт обустраивали? Вот танк приехал куда-то. Вы рыли под танком? Говорят, танкисты рыли под танком, так скажем, блиндаж небольшой…

– Это «тридцатьчетверки». А на «Шерманах» было очень умно придумано. Так называемый «ивенс». Одноцилиндровый двигатель внутри танка. Этот «ивенс» зимой гонял топливо, картерное масло с двигателей гонял, отапливал, подогревал постоянно. Работал и отапливал танк внутри, экипаж. И двигатель постоянно был подогретый. Ну, масло подогретое, значит, и запускался двигатель хорошо. Вот это очень умно. Такой нешумный был двигатель. Там насос был, всё устроено.

А наши – под танком. У «тридцатьчетверки» сзади печка прикреплена, трубы. Копали аппарель, танк наезжал. На дне ставили под двигателем эту печку, выводили, рыли траншейку, подкладывали трубы дымоходные, заваливали. А на танках же брезенты были – всё, закрывали танк: экипаж, механик-водитель – конечно, внутри танка. Там тепло было, потому что эта печка. Остальные подстилали что-то: брезенты, или кошма была. Вот подстилали это всё – и там отдыхали. Один кто-то стоял отапливал, топил, чтобы не было угарного газа. Это только на наших, на советских танках. А американские – вот это было умно.

– А внутри он там чем обит, американский танк?

– Сиденья были, конечно, кожаные, да. То есть там комфортно было. Ну, они под себя всё. Но всё на болтах, на шурупах, и всё это при вибрации начинает… И каждый раз после марша нужно обязательно проверять, смотреть вкладыши всякие там, и шплинтики там эти… Постоянно мы ключами это подтягивали. Вот наш танк на месте же разворачивается, бортовые фракционы. А у них не было этого. У них для того, чтобы танк развернуть – нужно девять метров. Если, допустим, налево – притормаживается левая сторона, вправо идет больший оборот. Ну, как на машине.

– Вам удавалось танки подбивать или огневые точки? Счёт вели?

– Нет, у меня на счету – бронетранспортёр. Когда мне в лобовой лист рикошет попал, вот в это время. И пушку одну. Но – задавили её. Наводчик, видно, неопытный был. Это тот, который выстрелил. Видно, он сетку прицела от испуга перепутал – и ствол понизил, поэтому снаряд попал в землю. И мы эту пушку задавили. Вот он сбежал – и вся с ним обслуга тоже. И бронетранспортёр там стоял и стрелял, пулемёты там стояли, два: крупнокалиберный и нормального калибра. И вёл огонь. По пехоте, конечно. Я засёк, я увидел это – и дал целеуказание Кадейкину этому, наводчику. И он это поразил. Сказал: «Заряжай осколочный фугас». Пушкарёв тоже здоровый такой парень. Нас всех высоких таких туда, потому что танк высокий… в «тридцатьчетверке» бы мы не поместились.