– Здравствуй, Таро. – респиратор голос Износкина изменил, но Таро его узнал сразу. Повернул голову. Старый отцветающий одуванчик.

– Ухо?

– Я.

– Это хорошо. Ты как здесь?

– Соловец послал.

– Понятно. – Кажется, Таро не удивился вовсе. – Сколько?

– 50 и потом 100. – ответил Износкин.

– Я больше дам.

– Я знаю.

Глаза у Таро, не смотря на болезнь и возраст, остались нагайновыми. Лишь дай поймать чужой взгляд и не отцепятся. Наружу вывернут.

– Надоело Соловцу вторым ходить. Тут такая возможность. – Таро попробовал улыбнуться. – И снова облом. Я вроде как на поправку пошел. Ну?

– Что?

– Что решил, Ухо?

Износкин подошел ближе. Над койкой склонился. Достаточно было на минуту закрыть перчаткой рот и нос, чтобы глаза Таро потухли раз и навсегда.

– Решил. Давно решил.

Наконец, Износкин увидел то, что хотел увидеть много лет назад. Таро действительно испугался. Пытался слабой рукой схватить Износкина за рукав.

– Я тебя тогда пожалел. – Сил не хватало и Таро почти шептал.

– Меня да. А Сашку моего кто? Наркоту ему кто?

– Что было то было, Ухо. Не вернешь. Ни брата твоего. Ни Сяву. Помнишь Сяву?

– Ты должен был первым идти. Не охранник. Я не хотел.

– Я знаю. Потому отпустил. Это же я отпустил тебя. Что? Что скажешь?

Износкин посмотрел на круглые часы на стене.

– Скажу, что теперь моя очередь. – Износкин наклонился еще ниже. Через запотевшую маску, через слипшиеся , как волосы на лбу мертвого Сашки, годы он видел слезы на худых и впалых щеках. Износкин выпрямился.

– Соловец в машине. На остановке у автозаправки.

– Ты его…

– Я. Теперь ровно 12.

– За брата не обижайся.

– Ты здесь ни при чем. Никто ни при чем. Вирус не выбирает. Мы выбираем. – сказал Износкин и вышел из палаты.

Вечером Износкин был в Полотняном Заводе. Поставил рюкзак на обитый жестью прилавок. Ослабил завязки. Из черной плотной темноты появился красноречивый палец Ануш. Заполз в рюкзак.

– Да ладно. – восхитился Износкин. – Ануш, откуда у тебя такая вещь?

Знаменитый палец с червонным кольцом был тщательно, с резинкой у корня, упакован в презерватив.

– Отойди. – услышал из темноты Износкин жесткий, совсем не пожилой голос. – Изделие экспериментальное. Остаточные явления могут продолжаться дольше положенного.

Наконец, палец закончил свои важные ответственные дела. Выставил на прилавок рядом с рюкзаком красный пластиковый тазик.

– Грибы сюда. Рюкзак сжечь. – сказал голос вроде бы Ануш.

– Понял. – Износкин внимательно следил за пальцем. В голове разогревалась обезьянка с барабаном.

– В следующий раз не так громко приходи. Вечером или в обед.

– Следующего раза не будет. – медленно растягивая слова, произнес Износкин.

Палец исчез, а вместо него появилось лицо Ануш. Износкин увидел его впервые.

– Ты не понял, Износкин. Вирус не выбирает. Рюкзак сжечь.

Барабан в голове Износкина замолчал. Вместо пальца, темноты и лица Ануш Износкин увидел мелкое окошко с исправно выписанными буквами: «Буду!» Износкин забрал рюкзак и сначала быстро пошел прочь, а потом и вовсе побежал. Михалыч, дом из темных крепких бревен, Надька Хохлова. Как же теперь они были далеки. Не ближе чем Альфа-Центавра или украинский Крым.

Корнеев вызвал к себе оперативников Желткова и Щедрика.

– Дело, значит, такое, пацаны. Тема не наша, но земля наша. Даю расклад. Сегодня конторские в Слуховицах нарколабораторию принимают.

– Ого. – удивленно отозвался Щедрик. Был он молод, сух и метафоричен.

– В Слуховицах Воронов участковый. Мы здесь причем? – спросил наличествующий в природе Желтков. Человек вокруг скучного, но значимого для любой вселенной пиджака.

– Вот за что ценю тебя, Желтков. – Корнеев поерзал внутри своего гробового полковничьего мундира. – Так это за твою овальность. Как это у тебя так получается, до сих пор не допираю. И в церковь ходить и меня бесить одновременно? У тебя что под носом?