Мы встретились с Кариной в шумном маленьком баре, незаметном с улицы. Народ прибывал – на вид натуры артистические, с распущенными гривами курчавых волос, в ярких рубахах, многие с черными футлярами для инструментов. В глубине бара собралась шумная компания, кто-то, явно играя на публику, вел комичный разговор сквозь оконце с шеф-поваром, остальные, держась за бока, падали от смеха. Шеф отвечал в тон, улыбаясь во весь рот. Смуглый бармен в белой куртке разминал в ступке лаймы. Воздух полнился ароматами жарящегося мяса. Коротышки в черных брюках и белых рубашках с трудом протискивались через узкие промежутки между столами, один из них бросил меню в виниловой обложке на наш стол.

Я уставилась на плавающие передо мной португальские слова. Собираясь в Бразилию, я приняла твердое решение не изучать никаких местных языков. В конце концов, я собиралась провести здесь всего месяц, так что испанский мог принести больше пользы. Да и вообще, какой смысл в том, чтобы выучить десяток слов по-португальски и бросаться на ни в чем не повинных официанток и продавцов газет, бормоча что-то бессвязное с жалкой улыбкой и омерзительным акцентом, – как некоторые туристы-японцы на Роксе:[11] «Привета, приятеря!» Нет, лучше уж ничего не говорить – пусть сами догадываются.

– Я возьму вот это, – ткнула я пальцем в третий номер меню.

– Ух ты, жареные козьи мозги? – с интересом спросила Карина.

– Ой нет, я ошиблась, номер четыре, – исправилась я.

Не знаю, что за черно-фиолетовую мешанину подали мне позднее, да и неважно: к этому моменту мы уже нализались. Виновата кайпиринья – местный бразильский коктейль, убийственная смесь из лайма, тростниковой водки кашасы и огромного количества белого сахара.

– Пра-а-а-аблема, – невнятно бурчала Карина, – ф-ф том, што са-а-а-а-хар маск… кирует ал… ал… алкоголь.

Несмотря на почти мгновенно наступившее опьянение, нам удавалось поддерживать какой-то разговор – помню, речь шла об одержимости Карины бледными, хилыми англичанами, которая, оказывается, и подтолкнула ее к решению купить гостиницу. Выяснилось, что ей совсем не нравится обслуживать людей. Зато она просто обожает блондинов. Была, конечно, и оборотная сторона: необходимость общаться с другими клиентами и тому подобное, но в целом затея себя оправдала. Подтверждаю, пока я жила в гостинице, поток англосаксонских воздыхателей к стойке регистрации и впрямь не иссякал.

Сделав еще несколько признаний, не отличавшихся разнообразием, Карина выпрямилась и на удивление четко – как будто мы были на бизнес-митинге, а не насосались тростниковой водки, словно лягушки в болоте, – произнесла:

– У меня назначена встреча. Я еду домой.

Потом она прыгнула в машину и унеслась, оставив меня стоять на площади.

Домой я шла одна и сделала остановку в маленьком парке у изгиба дороги. Там было малолюдно, только двое юных любовников звучно целовались, обвив друг друга на каменной скамейке, да мужик продавал пиво, доставая его из пенопластиковой сумки-холодильника. На балконе слева от парка кто-то покачивался в гамаке, свесив ногу, – раздавалось ритмичное поскрипывание. Откуда-то всплывали звуки самбы (не живой звук, а из радиоприемника), вокруг на толстых плоскостопых деревьях стрекотали кузнечики и цикады. Я зачарованно любовалась невероятно огромной желтой луной, которая, казалось, вот-вот упадет в залив Гуанабара, вдыхала воздух полной грудью и смаковала радость от того, что наконец, наконец-то выбралась из Лондона.

Я ушел искать то, что потерял во вражеских городах. Передо мной закрывались улицы и двери домов. Меня атаковали огнем и водой. В меня швыряли грязью. А я только хотел найти игрушки, сломанные во снах: хрустальную лошадь и часы, которые я откопал.