Музыканты чуть поупражнялись: надо отдать должное профессионализму колобков, усвоили новое они с необычайной скоростью. Мне, допустим, понадобилась неделя, чтобы освоить таблу. Существа замерли, услышав незнакомые, но весьма ритмичные звуки, многие стали хлопать в ладоши, стараясь попасть в ритм. Ну вот, теперь эти музыканты не только лучшие в городе, колобки будут нарасхват во всем этом чудном мирке!

Я по-кошачьи потянулась, расправляя все суставы и готовя мышцы к нагрузке. Приятной негой отозвалось тело, чуть похрустывая в суставах. Потом я резко прыгнула в центр сцены и раскинула руки, чтобы не мешали зрителям наслаждаться движениями бедер. Пусть будет восток, простейшая табла — танец под барабаны, где танцовщица не показывает готовую композицию, а танцует под живые барабаны, сотрудничая с таблистом. Правда, в том варианте гораздо интереснее — таблист ловит настроение танцовщицы и меняет ритмы, следуя ее движениям, убыстряясь, или замедляясь, ставя резкие акценты. Это совместное творчество двух людей, словно разговор таблы и гибкого тела девушки.

Здесь же все обстояло гораздо проще и прозаичнее: ровный ритм, только что выученный музыкантами и я, лениво покачивающая бедрами. Ну ладно, надо же показать хоть что-то — вон столько народу собралось поглазеть. Восьмерка — удар. Глубокая волна, тряска бедрами. Но, входя в раж танца, я становилась все мрачнее: да, предчувствия подтвердились — никакой магии я не чувствовала. Ни сплетения стихий, ни сильных эмоций сердца, поющего в унисон с силой. Ничего. Только ритм, толпа и наряженная белка. Только пока что песенки не пою, да орешки не грызу…

Словно прочтя мои мысли, Вера посоветовала:

— Ты бы еще пропела что-то, а то ритм нудный, пустой.

— Какие мы привередливые, — я показала плененной девушке язык, не прерывая движений. — Тебе сейчас вообще-то положено лежать в глубоком обмороке от страха за свою жизнь, а не любоваться танцем живота в моем исполнении.

— Да уж лучше полюбоваться, а то, может, больше не придется, — грустно улыбнулась девушка, чуть отодвигая шею от лезвия: горилла, залюбовавшийся танцем, и не заметил этого движения. — С камов станется нарушить договоренность и прирезать меня. Просто, чтобы не возиться да не объяснять такие обстоятельства покупателю. Где это видано: рабы диктуют свои условия!

— Хм, — еще больше помрачнела я. — А я поверила, глупая. Ну что же, тогда можно и запеть: с моими способностями через минуту здесь не останется ни одного покупателя — все сбегут от сладкоголосой гарпии! Но вы-то тут не при чем, так что сделаем-ка финт ушами…

 Медленно раскручиваясь, подхватила бамбуковые палочки и раскрыла огненно-красные крылья. По толпе пронесся восторженный вздох, у камов окончательно отпали челюсти. В глазах торговца уже явно читалось желание оставить экзотическую птичку себе. Мол, корову свою не продам никому, такая зверюга нужна самому.

И в этот момент я подлетела к морнею и ткнула палкой в глаз. Горилла заревел от боли и схватился за окровавленное лицо, уронив нож. Тут же, словно по сигналу, к нам подскочил валл и, оттащив опешившую от ужаса Веру за спину, пнул морнея в лицо, превращая нос в кровавое месиво. Громила заревел еще больше и уже катался от боли по всему помосту, перекрывая камам путь к восставшим рабам. Но торговцы, впрочем, и не спешили вмешиваться, благоразумно держась в стороне.

Толпа загремела оглушительными аплодисментами: видимо, существа решили, что это такое представление, спектакль, чтобы показать покупателю товар лицом да набить цену повыше. Ритм импровизированных барабанов постепенно затух. Мы стояли, держась за руки: я вдруг почувствовала странное единение с абсолютно чужими мне валлом и Верой.