Ди не понимала, что с ними происходит, удивленно наблюдая за Гуло и не пытаясь вмешаться.

Она сама давно привыкла быть в центре внимания. Будучи практически полной противоположностью Надежде – спокойной, уверенной в каждом своем слове и движении, женственной и невозмутимой, – Ди быстро нашла с ней общий язык, они сразу подружились. У них даже масти были контрастны – темноволосая, сероглазая Надя и Ди с ее кипенно-белой копной непослушных вихров и фиолетово-темными миндалевидными глазами – отголоском древнего Синташта́.

Жили девушки в одной комнате общежития, на втором этаже, в самом конце длинного, темного коридора. Две кровати, стол с настольной лампой, два стула, пирамида из «гостевых» табуреток, собранных однокурсниками, зеркало на стене, старый шкаф и рейка с крючками на входе – вот и весь нехитрый скарб их маленького дома.

Комната номер тринадцать, конечно же. Разве Венди могла поселиться по другому адресу?

Тот факт, что в Университет они с Венди поступали по документам на одну фамилию, снимал все возможные вопросы и недомолвки. Брат, просто брат. И забота о Ди была совершенно естественной и привычной. Непривычна для него была своя жизнь, вдруг заигравшая яркими красками.

Свои друзья, настоящие, надежные, проверенные временем и невзгодами. Верные, лишних вопросов не задающие. Девушка, всегда встречающая его улыбкой и светом в глазах. Любого: уставшего, грязного, несчастного, пьяного, голодного, – его всегда там ждали и любили. И ничего не просили взамен.

Был ли он счастлив тогда? Бесконечно. Сидя на крыше пятиэтажного дома на Васильевском с гитарой в руках и в компании себе подобных, горлопаня лихие песни на весь район, а потом идя через огромный город босиком, неся на плече Венди, сбившую о камни мостовых босые ноги.

Полевые практики и вскоре последовавшие за ними экспедиции. Самолеты, вертолеты, вездеходы, палатки и спальники. Алюминиевые кружки и пластиковые миски. Обязательный прямоугольник сидушки на поясе, именуемый нежно «напопником» – удобное изобретение двадцатого века, ставшее опознавательным знаком среди «своих», тех, кто видел мир за пределом незримой сети улиц. Протертые до дыр сапоги и кеды, застиранная до белизны энцефалитка и северный загар. Связки сушеных грибов и рыба, вялявшаяся прямо в палатках. Запах человеческого пота и дыма, невыветриваемый и несмываемый месяцами.

У его счастья было именно это лицо.

Надежда была рядом. По-своему счастлива. Он позволял себя любить, ничего взамен не обещая и не возвращая.

За годы жизни у него было немало женщин. Секретом для Венди это не было, зачем? Он же зверь, оборотень, молодой, полный сил и желаний. Да, с непростым характером, но с великолепным хищным телом молодого самца. Девушкам этого было достаточно, большего он никогда и не предлагал. Наступало утро, ночная история заканчивалась, и его след простывал вместе с чувствами ушедшей ночи. Никогда не оглядываясь, только вперед.

С Надей все было иначе. Ей он не мог позволить быть несчастной, а потому мягко, но твердо пресекал все попытки сближения. Все, что она могла, – это быть рядом. Никаких прикосновений, только взгляды. Никаких надежд. Дружба. Только отчего так паршиво было ему на душе?

Когда лучший и главный друг Лешка Лебедев, сидя утром на крыльце очередного барака и разгоняя тяжкое похмелье, вдруг поведал ему о своей неразделенной и давней любви – Надежде, Лер дрогнул.

А извечная интриганка Ди, которой он поведал о неожиданной своей проблеме, тут же вдохновилась этим захватывающим сюжетом.

Лешка был надежным, талантливым, умным, добрым. Он походил на былинного русского богатыря: могучий, русоволосый, светлоглазый и красивый. Как выяснилось, Лебедев любил Надю уже много лет: за ней пошел в универ, за ней мотался по всему свету. Все понимал, «сердцу не прикажешь».