Д’Агоста пожал плечами, как бы говоря: это еще ничего не значит, дурная молва далеко бежит.

Пендергаст чуть шевельнулся на стуле:

– Только вот жаль, что после статьи Смитбека акции «ЦТ» упали в цене на пятьдесят процентов.

Клайн по-прежнему был невозмутим.

– Вы же знаете, что такое фондовый рынок. Он весьма переменчив. «ЦТ» уже почти восстановила свои позиции.

Пендергаст скрестил руки на груди:

– Вы теперь генеральный директор, и никто не смеет обливать вас грязью или покушаться на ваши карманные деньги. Фигуру такого масштаба нельзя безнаказанно оскорблять, так ведь, мистер Клайн? – Чуть улыбнувшись, Пендергаст посмотрел на д’Агосту. – Где то письмо?

Вытащив из кармана письмо, д’Агоста начал громко читать:

– «Я заставлю вас пожалеть об этой статье, чего бы мне это ни стоило. Будьте уверены, я приму меры, о которых вы даже не догадываетесь». Это вы писали, мистер Клайн? – спросил он, поднимая глаза.

– Да, – ответил тот, ничуть не изменившись в лице.

– И вы послали это письмо Уильяму Смитбеку?

– Да, послал.

– А вы…

– Лейтенант, я от вас устал, – прервал его Клайн. – Я сам задам себе несколько вопросов, чтобы не тянуть зря время. Писал ли я это письмо всерьез? Конечно. Несу ли я ответственность за его смерть? Возможно. Доволен ли я, что он умер? Я просто счастлив.

С этими словами он подмигнул д’Агосте.

– Вы… – начал тот.

– Дело в том, что вы никогда ничего не узнаете. У меня лучшие адвокаты в городе. Я точно знаю, что могу сказать, а что – нет. Вам до меня не добраться.

– Мы можем вас арестовать, – возразил д’Агоста. – Причем прямо сейчас.

– Конечно можете. Я буду молча сидеть там, куда вы меня посадите, пока не придет мой адвокат. После чего меня сразу выпустят.

– Мы можем завести на вас дело на так называемом резонном основании.

– Не свистите, лейтенант.

– Это письмо является прямой угрозой.

– Каждое мое телодвижение в момент, когда произошло убийство, может быть подтверждено свидетелями. Это письмо проверяли лучшие юристы страны. Там нет ничего, что давало бы основание для судебного преследования.

Д’Агоста усмехнулся:

– Но мы сможем немного позабавиться, проведя вас по вестибюлю в наручниках на глазах у представителей прессы.

– Вы мне сделаете отличную рекламу. Через час я вернусь в свой кабинет, вы будете посрамлены, а мои враги убедятся, что я непотопляем, – улыбнулся Клайн. – Запомните, лейтенант: я был программистом. И в мои обязанности входило писать длинные сложные программы, основанные на безупречной логике. Это первое, чему учится программист, самое главное в его профессии. Продумать все до тонкостей. Предусмотреть все возможные варианты, даже самые неожиданные. Не оставить ни одной лазейки. Ни одной.

Д’Агоста почувствовал что-то похожее на то, что испытывает человек, которого поджаривают на медленном огне. В огромном кабинете повисло молчание. Клайн сидел, сложив руки на груди, и не отрываясь смотрел на д’Агосту.

– Сплошная патология, – произнес тот.

Сейчас он сотрет самодовольную улыбочку с лица этого ублюдка.

– Простите? – не понял Клайн.

– Вообще-то, мне вас жаль, несмотря на все мое отвращение к подобным личностям. Переспать с женщиной вы можете, только помахав у нее перед носом деньгами или запугав ее до полусмерти. Разве это не патология? Нет? Можно назвать это и по-другому – убожество. Как вам это? Та девушка у входа – вы когда планируете пустить ее в оборот?

– Иди ты в задницу, – последовал ответ.

Д’Агоста поднялся:

– Это оскорбление офицера полиции при исполнении служебных обязанностей, – прогремел он, нащупывая наручники. – Вы переходите всякие границы.