Паникую, когда вместо больницы вижу двор высотки. Шепчу сквозь боль:

– Марина?

Оборачиваюсь и гляжу на медсестру. Девушка выключает зажигание. Сидит долгую минуту, сжимая руль пухлыми пальцами, затем смотрит на меня таким укоризненным взглядом, что по коже рассыпается мороз.

– Где ты взялась на нашу голову? – шипит она.

Марина напоминает гадюку, которая защищает гнездо с детенышами-змеями. Не хватает только раздвоенного языка.

– Ему в больницу надо… – выдавливаю я.

Марк так и не приходит в себя. Он едва ли помещался на заднем сидении: лежит на боку, колени упираются в Маринино сидение. Вольный слишком бледен, слишком ослаблен.

О ком я беспокоюсь? О своем мучителе?

– Сейчас. Посиди здесь, – Марина выскакивает на улицу и убегает в один из подъездов.

Я дергаю ручку, чтобы выйти, но тщетно – заблокировано.

Тихо, спокойно. Нужно просто подышать. Как жжется плечо!

Внезапно дверь распахивается. Меня вытягивает из салона крупная рука. Чужой мужчина, подмяв за талию, тащит к дому. Взвизгиваю, но грубая ладонь тут же обрывает мой крик. Краем глаза вижу, как двое громил лезут в джип и достают оттуда бездыханное тело Марка. Мычу и кусаюсь. В следующие несколько минут я едва помню себя от боли: тот, кто тащит меня не церемонится с ожогами, и, словно нарочно, цепляет нездоровое плечо. Я прямо чувствую, как лопаются пузыри, вытекает жидкость, и кожа раздирается до мяса.

Когда меня швыряют на пол, я уже не могу шевелиться. Превращаюсь в огненный шар, который катится в пропасть. И вот сейчас, падая, испытываю чуть ли не облегчение: на несколько секунд вовсе отключаюсь от реальности.

– Что мне стоит оставить тебя здесь корчиться от боли? – шепчет женский голос. Я приоткрываю слипшееся веки и тяжело приподнимаю голову.

– Я не…

– Лучше молчи, – шикает Марина, схватив меня за волосы. Тянет, заставляя подняться и сесть. Я – словно кукла. У меня новый кукловод?

Она бесцеремонно поворачивает меня на одну сторону. Я съеживаюсь, увидев, что Марина прикасается к ожогу.

– Нежная какая, – говорит она. Ее кисть зависает в сантиметре от раны. Девушка водит рукой туда-сюда и шепчет неразборчивые слова. Кажется, Марк говорил что-то похожее. Затем я окунаюсь в молочную реку из слез и огня. Пожирающая боль выгибает меня и крутит, будто усердная хозяйка выжимает мокрую простынь после стирки. Кричу беспомощно.

Боль притупляется, но меня продолжает колотить.

– Что ты делаешь?! – хриплю я, когда Марина отходит в сторону.

– Избавляю тебя от мук, хотя ты этого и не заслуживаешь, – девушка, казалось, сейчас прожжет во мне дыру своим гневом. Кисти ее рук окутаны светлым сиянием. Она тоже, как Марк?

– Марина, что происходит?

– Тебе лучше не знать, – бросает она и уходит из комнаты.

Я провожу по плечу. Оно все еще болит, словно помнит ощущения, но кожа светлая, как у младенца, новая – ни одного пузырька или раны. Как странно.

Бреду за Мариной.

В соседнем помещении много картин, светлые ковры, полки с разными стеклянными фигурками. Я не особо рассматриваю интерьер, меня больше волнует Марк, который лежит на одном из диванов. Подхожу ближе.

Марина приседает около него и проговаривает тихие слова. Я с замиранием сердца жду. Стою, не шевелясь и не дыша. Он тот, кто сможет ответить на все вопросы, он тот, кто вернет мою жизнь. Он должен. Должен жить.

– Что ты с ним сделала? – Марина поворачивает голову. Ее глаза наполнены слезами.

Отступаю.

– Я здесь при чем?

– Что ты с ним сделала, отвечай?! – кричит девушка. Затем резко встает.

Я пячусь и упираюсь ногой в стеклянный стол.

– Ничего! Нас подожгли. Мы не могли выбраться из дома. Я ничего не знаю! Что вы все от меня хотите?! – отпихиваю ее. Больше никто не сделает мне больно. Задерживаю взгляд на Вольном и иду прочь.