– Девочки, в деканате мне сказали, что Мякинин тяжело заболел. Вместо него дипломатический протокол будет преподавать молодой дипломат, сын российского посла в Италии. Говорят, он весьма грубый и строгий. Я расстроилась, ведь только на паре Мякинина мы могли отдохнуть, – облокотившийся на парту и безнадёжно вздохнув, произнесла Саша.

Наш разговор стремительно прервал мужчина. Когда он вошёл в аудиторию, все девушки нашей группы за исключением меня затаили дыхание. Внутри меня все словно накренилось, треснуло, а потом и вовсе оборвалось, ведь этим новым преподавателем оказался Борис. Вместо вывернутых наружу эмоций я вспомнила все то, чему меня учила бабушка Липа. Донская потомственная казачка, не относящаяся к дворянскому сословию, всегда была сдержанна. Она принимала излишнюю слезливость, вспышки гнева и развязный хохот за низшую ступень развития, на которую, по ее мнению, никогда не должна была ступать достойная женщина. Бабушка не плакала в день похорон родного брата, в день, когда папа открыл свой первый медицинский центр, в день моего поступления и в тот месяц комы, заложником которой был мой покойный дедушки. Я не желала быть на нее похожей, но в тот день впервые заметила у себя ее неуклонность.

Сняв бордовый пиджак, Борис повесил его на спинку стула и открыл журнал успеваемости. Девочки переглядывались и в общем чате заваливали молодого дипломата комплиментами. Сухомлинова, сидящая за последней партой, отложила свои дела и принялась незаметно подкрашивать губы. Борис, к которому теперь я должна была обращаться по отчеству, поздоровался, присел на стол и, замолчав, уставился на меня. Затем он снова взглянул в журнал и вдруг произнёс:

– Таисия. Я знал одну Таисию. Пусть сегодня настанет ваш черед выходить к доске. Прошу вас. Проверим, чему вас успел обучить мною уважаемый профессор Мякинин.

Я уверенно встала, взяла крошащийся мел и стала царапать по советской доске бутылочно-зеленого цвета условия дипломатической задачи. Мне нужно было рассадить воображаемых гостей согласно правилам протокольного старшинства. Усиленно напрягала мозги, как никогда, и моя рука словно самостоятельно принялась определять, где будут располагаться Патриарх Московский и всея Руси, министр обороны, генеральный прокурор, директор ФСО и другие высокопоставленные персоны. Прошло около семи минут, и я правильно схематично изобразила порядок рассадки на международных переговорах.

Борис Сергеевич, с которым я необдуманно целовалась в Венеции, приблизился ко мне и, закончив проверку задания, с трудом вымолвил:

– Все верно. Ваши оценки соответствуют вашим знаниям, но не обольщайтесь. Это вовсе не означает, что вы столь благоприятно сдадите зачёт на зимней сессии.

Прошло две недели учебы, и всю белокаменную Москву опоясал преждевременный октябрьский снег. Я получала удовольствие от всего: от комочков в ресницах, смывающих своим таянием тушь, от многокилометровых пробок, бесстыдно ворующих мое время, от гололеда, принудившего меня сменить каблуки на удобные кроссовки с кроличьим мехом, от бьющего по окнам ветра, будившего меня по утрам ласковее назойливого будильника. В воображении я разукрашивала серую столицу насыщенными разноцветными красками.

С Борисом я необъяснимым для себя образом встречалась каждый день в разных корпусах и у разных аудиторий. Он бесстрашно смотрел на меня, будто укоряя в том, что я не выслушала его тогда в Шереметьево. Борис сгорал от того, что мы не могли быть вместе, и я чувствовала сгущающуюся внутри него боль. Я готовилась к семинару по государственному протоколу, продолжая удивлять одногруппников и преподавателя грамотным владением предмета, а в вечер вторника ломала голову, каким платьем удивить того, мысли о ком я старалась вытеснить то усердной учебой, то силовыми тренировками по барре. Каждый день после пар Борис исподтишка наблюдал за мной из машины, когда я выходила, столь изможденной и затуманенной, после занятий. Однажды, выйдя из вуза после лекции по геополитике, я направилась к автомобилю, подаренному папой на поступление, как вдруг раздался нежданный звонок. Мне позвонил отец и начал, прерываясь на неуместные паузы, надрывно стараться мне сообщить что-то важное.