Снова и снова он видел перед собой лицо Анрэя – холодное и равнодушное. «За что?» - вертелось на языке. То и дело всплывали обрывки воспоминаний о детстве – не о том детстве, которое он помнил всегда, а о том, которое успел позабыть. О том, где Анрэй был ещё его братом. О том, в котором Анрэй вывихнул ногу на прогулке, а Дезмонд несколько километров тащил его на плечах домой.

Этот Анрэй казался чужим. Какими бы ни были чувства Дезмонда к брату, тот, кто стоял перед ним теперь, смотрел холодными чужими глазами и братом не был. Если бы Дезмонд мог думать связно, он подумал бы о том, что Анрэй, кажется, и вовсе не узнал его – но мысль промелькнула и исчезла, так и не оформившись до конца.

Они хотели, чтобы Дезмонд что-то подписал. Дезмонд не знал, почему не хочет этого он сам. В голове осталось одно – не делать то, что нужно им, чтобы ни произошло. И вот, спустя три дня, они отчего-то перестали его пытать.

Дезмонд потерял сознание в своей камере на космической станции, а очнулся уже здесь, в маленькой комнате с окном из пуленепробиваемого стекла.

Дезмонд не боялся смерти - кровавой вспышки в конце короткого полёта. Но не было ни полета, ни крови, только холодная комната с гладкими стенами и мутный квадрат окна. Наручники не снимались, как ни старался он вывернуть из них кисти. После нескольких попыток вытащить руку, запястья покрылись липкой кровью, но он прекратил пытаться, лишь когда кровь начала подсыхать по краям. Так прошли первые два часа. Потом он пробовал проломить плечом стекло. Теперь лоб его тоже был покрыт ссадинами, но на стекле не осталось ни царапины. К полуночи он устал и присел на край кровати - пластикового параллелепипеда, выраставшего, казалось, из самого пола.

Некоторое время он пытался думать о том, как выбраться отсюда, но вскоре апатия победила. Орден не оставлял шанса. Все их действия были направлены на достижение цели, и для них не существовало ни традиций, ни справедливости. Орден не играл с жертвой, он её уничтожал. Без эмоций. Без сожалений. Избрав своей целью жизнь, Орден виртуозно пользовался смертью для её защиты.

Прошли века, а их больная лживая мораль оставалась неизменной. И сейчас Дезмонд нисколько не жалел, что бросил Ордену вызов. Лишь невнятная тоска охватывала его с ног до головы, когда он вспоминал бледное печальное лицо Луаны. Луана не поверила ему тогда. Дезмонд был уверен в этом, не могли же быть правдой сухие и ломкие, как лёд, слова. Не могли же такие слова слетать с мягких алых губ его тонкой, как тростинка, и хрупкой, как хрусталь, возлюбленной. Луана, которая всегда говорила, что любила его. Луана, которая смотрела на него глазами, полными восхищения. Луана, ради которой сам он готов был бросить службу. Единственная, кто когда-либо его любил.

Думая о Луане, Дезмонд медленно погружался в дрёму. Противостоять миру, решившему уничтожить его, больше не было сил.

***

Разбудил его скрип замка. Дверь отъехала в сторону почти беззвучно.

- Вставай, - услышал он голос – такой знакомый и далёкий теперь.

Дезмонд не шевелился. Из-под полуприкрытых век он наблюдал, как скачет по стене солнечный зайчик.

- Вставай, - повторил голос, в котором не было никаких эмоций, и в лицо заключённому полетел плевок. Дезмонд дёрнулся, руки, скованные титановой цепью, рванулись вперед, и он почти ухватил пришедшего под колени, метнувшись к нему быстрым прыжком. Пришелец успел вывернуть только одну ногу и окованным сталью сапогом ударил Дезмонда в солнечное сплетение. Дыхание перехватило, и Дезмонд скорчился, обхватив туловище руками. Пришелец стоял, не двигаясь, и смотрел на скорченное у его ног тело.