***

Этим утром я решила пройтись по постепенно просыпающемуся городу. На улице утренняя темнота, которая постепенно сменяется на зарю. Мне необходимо остаться одной, поэтому, несмотря на пронизывающую до костей утреннюю прохладу, я накинула капюшон и гуляла по городу, пока могла чувствовать свои ноги. Мне нужно было успокоиться и унять тревожные мысли, прежде чем возвращаться домой. Матвей все чувствует и я не хотела, чтобы он перенял мое паршивое самочувствие. Слова Тимура эхом раздавались в голове, как бы я не пыталась их заглушить. Если бы я знала, что последует за моим первым выходом на главную сцену, то ни за что бы на свете не согласилась подменять Энжел. Я могла бы предположить, что Тимур просто припугнул меня, но я уверена, что он не тот человек, который будет шутить или пускать свои слова на ветер.

Поэтому у меня два выхода: первый — уйти с этого чертова клуба и больше никогда его не вспоминать. В этом случае мне придется вернуться либо на вонючую кухню местной забегаловки мыть посуду, либо продолжать собираться цветы за копейки. И тогда моей семье вновь придется почувствовать горький вкус нищеты. Я только начала получать доход, который смог подарить нам шанс на лучшую жизнь. Второй вариант: завтра ночью, как ни в чем не бывало вернуться в клуб и позволить Тимуру взять то, что он хочет.

Домой я возвращаюсь ближе к девяти часам утра. Стоило мне открыть дверь, как мне навстречу бежит Матвей. Судя по тому, что он все еще одет в пижаму, он только проснулся.

—Адель! Адель! Бабушке плохо, я не знал, что делать. Принес ей воды, но она не пьет…— мой младший брат держит в маленькой дрожащей ручонкой белый стакан с водой. Смотрит на меня оленьими глазами, наполненными страхом и тревогой.

Я, не снимая обувь, бегу в гостиную, надеясь там застать бабушку. Она сидит на диване, откинувшись на спинку и схватившись за сердце. Ее и так бледная кожа еще больше побелела, а губы отдают синеватым оттенком.

—Бабуля! Что случилось? — когда я подбегаю к ее осунувшейся фигуре, то замечаю в ее руке какой-то лист бумаги. Но не дождавшись ответа, бегу на кухню и быстрым рывком открываю верхний шкафчик. Достаю оттуда аптечку, и вы переворачиваю коробку вверх дном, трясущимися руками пытаюсь отыскать нужное мне лекарство. Беру в руку коричневую баночку и также быстро возвращаюсь в гостиную.

Трясущимися руками наливаю прозрачную жидкость в стакан, смешивая ее с водой, и помогаю бабушке выпить. Кровь стучит в висках, вызывая ноющую головную боль. Приступ стенокардии у бабушки случается не в первый раз, благо, я знаю, что делать и какие лекарства давать. Когда у нее впервые прихватило сердце, мне было 16 лет, мы только похоронили родителей, и во время приступа я думала, что мне придется хоронить еще и бабушку.

—Как ты себя чувствуешь? Тебе полегчало? — я сижу напротив дивана и прижимаю к себе испуганного Матвейку.

—Уже лучше, дочка, лучше, — бабушка тяжело дышит и смотрит в потолок.

—Что случилось? Почему у тебя опять случился приступ?

—Пришел какой-то дядя и дал бабушке вон тот листок…— Матвейка выскакивает из моих рук и поднимает с пола небольшой лист бумаги, который бабушка уронила во время болей.

Я начинаю всматриваться в черные буквы и понимаю, что это квитанция. Какая еще квитанция? Я только недавно все оплатила. Вновь и вновь всматриваюсь в число с пятью нулями и не могу ничего понять.

—Что это такое? —я поднимаю глаза на лежащую на диване старушку и замечаю, что бабушка начинает тихо плакать, закрыв лицо морщинистой рукой.

—Прости меня, Адель. Ради Бога прости, — бабушка начинает всхлипывать, опять хватаясь за сердце.