– Про знамя скажи… – Командир стражи нежно прервал восторженный сказ.

– Да-да, – младший, соглашаясь на новую поправку, поднял правую руку. – Сейчас. Так вот. Персы попытались составить пеший строй. Их лошади уже разбежались по степи. Три дня мы потом их ловили. Строй тот встретил наши колесницы. То были их «триста храбрейших» – отряд знати. Возничие замешкались и дрогнули перед копьями. Многие там полегли. Мой отец тоже там остался. Ну да, хорошо пожил. Погиб красиво, в битве. На глазах племени. Тридцать ему было… – Рассказчик глубоко вздохнул. Шумно выдохнул. Замолчал. Отвел глаза от костра. Растер что-то по лицу в темноте. – С трех других сторон наши персов теснили. «Триста храбрейших» долго держались. От них и потери в той сечи. Вождь пробился к ним. Взял да и бросил в гущу «трехсот» знамя. Пешие за наше то знамя проломили секирами и клевцами их персидский строй. Дальше была резня. Безумие, так скажу. Бог Войны, верно, наслал. Впали в исступление. Женщины. Наши. Больше мужей свирепствовали. Мстили за колесницы. Верховная Жрица, дочь Вождя… – Прервавшись, подросток в восхищении закатил глаза. Закачал головой как медведь. Наивно, не скрывая влюбленности. Улыбнулись уже втроем. Юный стражник границ Племени, по всему видно, очарован не только вождем, но и Верховной Жрицей: – …Эх! Так она, сам видел, клевцами троих из того отряда знати упокоила… – Подросток, держа обеими руками сухую ветвь, рассекал воздух сверху вниз. Его командир прервал воображаемый бой, забрав ветвь. Ветвь – не то секира, не то клевец – отправилась в пламя костра. – С виду-то она слабая, как тростник, а как до дела доходит, тут держись, равных ей нет! Стрелой, мечом и клевцом. Копье ей только не по душе. Дротик хорошо метнуть не может. Ну да то мелочь. Озорство, как мальчишка она…

Костер вспыхивал, часто мигая-поддакивая неровным огнем, словно что-то говорил с одобрением. Ветер, шушукаясь, шевелил листвой. Постукивал каплями легкий ночной дождь. Свежесть ночи.

– Взяли богатую добычу. Золотом, жалование персов. Оружием в бронзе. Лошадьми – строевыми и тяжеловозами. Никто из персов не ушел. Большей частью там же, той же ночью, положили. Меньшей – выследили днями позже. Персидский отряд сгинул. До единого. Вот так-то! – рассказчик на радостях хлопнул в ладоши. «Послы» сочли долгом повторить его жест. Командир стражи счел долгом последнее слово оставить за собой:

– Трофей поставили, как полагается. Пленных, то раненые были, одно не выжили бы, – в жертву Богам принесли. Тела павших сожгли в погребальном костре, – спокойно, по-мужски, со сдержанной улыбкой, закончил сказ старший.

– Как сказала потом… наша Верховная Жрица, то был не бой. То был танец. Танец племен. И песни для наших Богов. Жертвы понравились Богам. Неделю шел дождь. Не останавливаясь. Реки водой переполнились. Знак свыше! – с восхищением в голосе, нарушив порядок, рискнул добавить мальчишка к концовке старшего.

– Ты вот скажи. Одного в толк взять не могу. – Длинный посол знакомой привычкой заерзал суетливо на шерстяной накидке, снятой с коня. – Почему о такой-то знатной победе никто из соседей ваших не знает? Дело невиданное – в тайне держать такое свершение! Это ж победа ого какая!

– Вождь так постановил, – уклончиво сказал командир стражи. Подумав, все же ответил на заданный вопрос: – Персы придут. Вернутся с еще большими силами. Покуда же враги не знают, где пал их отряд, силы скопим, союз крепкий среди степных племен создадим. Только вот тогда ответим. В тайне, глядишь, несколько лет птицей пролетят.

Дождь усиливался. Капли, частя, заставили разбить палатку. Четверо мужчин сели теснее вокруг огня. Сказ о походе, в тайне сокрытом, о кровавом ночном сражении напрочь отогнал сон. Шум дождя превращался в шум прошлогоднего сражения. Шелест листьев – в крики наступающих. Пламя костра – в пожарище в лагере поверженного врага. Духи погибших воинов незримыми тенями зашли погреться к живым. Призраками иного мира воители слушали, как дела их ратные обращаются в легенду.