Замечание старшего командира северных племен Нети разорвало паузу в речи Верховного:

– Гляньте-ка, Тишпаку земляной работы привалило. Который то раз?

Хохот накрыл шатер второй волной. Певец Тишпак из рыжеволосых бугинов известен каждому в степной армии. Многими талантами отмечен. Не только голосом явил себя в походе, но и удачными подкопами.

– На живца, значит, возьмем? Снова возьмем? Уже, считай, что в третий раз? Как говорит мой брат Пасагга: «Кто из нас подавится лепешкой с сыром?»

Пасагга, рядом стоящий, заулыбался.

Первый раз ловили на храбрость у стен Вэнь, второй – на золотую «лепешку с сыром» у Хаоцзина, а в этот просто на еду ловим? Воистину Чжоу не научится на войне…

Но девушка перебила вождя:

– Уту достопочтимый, мертвецы Чжоу не смогут поучить Шан, при всем их желании…

Усмешка, как огонек по жухлой траве, пробежала по лицам. Вождь Уту хлопнул в ладони. Прикрыл глаза. Засмеялся. Поначалу сдержанно, а затем и по-мальчишески звонко. Засмеялись в кулаки и старшие командиры.

– Мать-Богиня? Верховный? Волей твоей дошли до стен города Шан. Уж не думал, что брать буду штурмом столицу Чжоу. Счастлив. Благодарю за честь великую.

Вождю лет двадцать пять. Крепкого сложения. Высок. Вытянутое ладное лицо. Нос с горбинкой. Озорные веснушки. Широкая, открытая белозубая улыбка. Смеясь, обнял и прижал с силой рядом стоявшего вождя бугинов. Братские головы дружески сдвинулись.

– Верховный, твои слова так не похожи на пустые прорицания гадалок. Сколько ж ненужных людей надевали святые одежды! Что за божественный дух вселился в твое тело?! Восхищен.

Мужи закивали. В возрасте муж, прихрамывая, выступил к костру. Вождя хурритов не нужно представлять. Дед Агар ответил за собрание:

– Смудрим. Дело-то знакомое. Двадцать дней потеряли у клятого города. Скоро весна. Самое время переломить хребет Чжоу. Выманим крыс из каменного логова. К приходу армии императора город будет пуст.

Вождь Уту обошел очаг. Поднял с настила меч перебежчика. Вынул из ножен. Оглядел до сияния наполированную бронзу. Провел ладонью по острым лезвиям. С ухмылкой оглянув присутствующих, громко крикнул:

– Стража! Зовите перебежчика…

Покинутой пустыней – лагерь кочевых племен. Не слышно привычных перекличек, бряцанья металла, ржания лошадей, лая-перебранки сторожевых собак – шумы сменил тревожный шорох ветра. Костры без дров угасли. Разноцветные знамена-штандарты, грозно развевавшиеся двадцать томительно долгих дней осады, исчезли. Странное затишье поселилось на заброшенных квадратах полей вокруг крепостных стен. Запах кочевья – пота людей и животных – сменился запахом гари, приносимой ветром со стороны дальнего леса. Тишина удивляла, давила и устрашала.

– Ничего не понимаю. – Грузный, полный мужчина невысокого роста вглядывался в лагерь врага. Свежая одежда – длинное, серое в полоску платье. На голове плоский, блином, убор из шерсти. Накрашенные черной краской брови и ресницы. Золотые украшения на голове, руках, шее. Мелкие черты лица. Бегающие, беспокойные карие глаза. К нему, ласково по-собачьи заглядывая в очи, нагибаясь, жались несколько крепких мужчин. Вид их жалок, впалые щеки, красные глаза. Голодные, уставшие, чумазые.

– Где они? – Толстяк схватил в гневе ближнего согнувшегося в поклоне подчиненного. Желтая от грязи рубаха с треском порвалась от крепкой хватки.

– Что вы стоите? Послать разведчика! Пусть объедет лагерь. Ну же! – С проворством, неожиданным для такого телосложения, толстяк начал спускаться по кривой лестнице с тыльной стороны крепостных стен. Свита последовала за предводителем. Оставив лестницу, толстяк направился к городским воротам.