– Не столь быстро, хазрет, я не успеваю. Так, готово.

– Пиши дальше. Дня через три мы добрались до какой-то более-менее благоустроенной местности. Кажется, Махмудия или Махмудина. Здесь мы остановились на несколько дней, поскольку рассчитывали, что отставшие догонят нас тут. А в это время какая-то сволочь оповестила туркменского эмира Али-бека Джаны-Курбаны, будто я явился в землю туркмен и остановился в местности Махмудия, имея враждебные намерения. По его распоряжению ночью огромный отряд туркмен подло напал на нас, нас всех перевязали и в таком виде доставили к Али-беку Джаны-Курбаны. Али-бек посмотрел на нас, ничего не спросил и говорит: «По их рожам видно, что они отпетые разбойники»… Нет, Искендер, ты эти его слова не пиши. Короче, ни о чем не спрашивая, приказал он всех нас бросить в сырой зиндан, кишащий клопами и мокрыми гадами. Мы с женой моей, Улджай, сестрой Хуссейна, провели в том зиндане пятьдесят долгих мучительных дней.

– Разве вы были там с Улджай, а не с самим Хуссейном? – удивился Искендер.

– Пиши, как я говорю тебе, и не рассуждай! – немного рассердился Тамерлан. – Какая разница, с Хуссейном я провел там время или с Улджай? Ты бы сам, Искендер, с кем предпочел провести пятьдесят дней в зиндане – с Улджай или с Хуссейном?

– Улджай – покойная жена хазрета, и я не осмеливаюсь гнусной мыслью прикасаться к ее трепетной тени. Конечно, если выбирать в такой ситуации, я бы предпочел делить узилище с женщиной, а не с мужчиной. Правда, беседа с умным мужчиной может доставить не меньше удовольствий, чем телесная близость с красивой женщиной. Но я спросил вас лишь потому, что забочусь о точности исторического описания. Доселе я всюду читал и слышал, что хазрет был в плену у туркмен вместе с Хуссейном.

– Историческая точность только там, где говорю и приказываю я, – ответил Тамерлан. – Если я говорю, что было так, значит, так оно и было. И если я скажу тебе, что отцом моим был сам великий Искендер Зулькарнайн[49], то ты обязан будешь и это написать со спокойной совестью, потому что в таком случае и это будет истиной. Понятно?

– Я просто восхищен подобной философией! – улыбнулся Искендер. – Теперь я не посмею ни разу перебить хазрета со своими дурацкими поправками.

– Ну, почему же, – смягчился Тамерлан. – Перебивай, конечно, но если я скажу: «Так и никак иначе», ты уж не удивляйся. Ладно?

– Слушаюсь, хазрет.

– Итак, мы оказались в зиндане. Слава Аллаху, что я больше никогда там не оказывался.

Тамерлан умолк, вспоминая, как он выл долгими вечерами и ночами, сидя в страшном заточении, выл, как воют собаки. Ему сделалось невыносимо жаль себя тогдашнего, и две слезы выкатились из глаз, но он быстро смахнул их рукою, кашлянул и сказал:

– Когда я вышел из того зиндана, я твердо решил и дал клятву Аллаху, что никогда не позволю себе бросить кого-либо в тюрьму, прежде чем разберу все обстоятельства его дела. Запиши это.

Искендер мысленно усмехнулся, подумав: «Конечно, ты редко бросал в темницу безвинных. Ты просто отрубал им головы».

– Написал.

– Свобода, Искендер, самое главное на земле, – проговорил Тамерлан. – Человек должен бороться за свое право быть свободным. За свободу можно щедро поливать землю кровью людишек. Нет-нет, это не пиши. Как ты думаешь, Искендер, Бог есть?

– Я не сомневаюсь в этом, хазрет, – не мешкая ответил мирза.

– А я считаю, что высшим проявлением свободы может считаться полное признание того, что Бога нет.

– Бога нет, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его, – с иронией в голосе промолвил Искендер.

– Мне нравится твой тон, мирза, – чуть-чуть улыбнулся Тамерлан. – Ты хочешь сказать, что Бога нет, но Мухаммед придумал его для нас?