Если последнее связано было исключительно с ленью и некомпетентностью власти, то описанное в двух предыдущих абзацах – возможно, с беззлобностью жителей города.

* * *

Кстати, в соответствии с народными сказаниями Петр Первый сам, не слишком доверяя Глебову с Волконским, решил проинспектировать южную крепость. Этому событию посвящена особая легенда – «О Петре I»: «И приехал он как-то раз в Тамбов. Город наш в те поры крепостью еще был. Ну, вестимо, когда самый рубеж государства русского тут, в степи, возле шел, был он крепостью ничего себе, только деревянной, но со стенами, рвом, башнями. И отбивала та крепость татарские набеги неплохо. Ну а потом рубеж ушел дальше, к самой Азии, за Волгу, крепость-то и подупала. Воеводы в ней сидели нерадивые, ленивые, вороватые; деньги, что на крепость казной отпускались, в карман себе клали, а она хилела все больше и больше: башни покосились, бревна в них погнили; стены где вовсе упали, где гнилые бревна вывалились, дыры зияли: вот-вот стена рухнет. Словом – не крепость, а гнилушка. И рвы круг ее осыпались и землей завалились. Зато воеводы помещиками жили, да иные прочие чиновники в Тамбове жирели и богатели… Как приехал царь Петр в Тамбов, казаки еще за городом его встретили, хлеб-соль поднесли, земно ему поклонились и радость свою высказали, что его у себя видят. А стрельцы-то и навстречу царю за город не вышли, а у стен построились, смотрят волками и царя привечать не хотят, а молчат и исподлобья недобро глядят.

Стал Петр стены да башни крепостные осматривать – ужаснулся: все гнило, похилилось, никуда не годится: на дрова – и то негодно, сгнило все. Пушки в лопухах валяются, лафеты потрескались, а иные вовсе развалились; ни пороху, ни ядер, бомб то есть, ничего нет… Разгневался царь страсть как. Сгреб воеводу, отвозил его дубинкой по чем попало, и еще кой-кому из тамбовских начальников досталось за воровство и нерадение, и засадил их всех под арест, под караул, чтоб судить их потом и казнить всю эту воровскую ораву».

Однако же «орава» просто так сдаваться не желала. И супруга воеводы, главного виновника, всего за вечер организовала заговор. Подговорили стрельцов, охраняющих покой и безопасность царя, чтобы те его, наоборот, умертвили. Стрельцы согласились.

Казалось бы, участь Петра Алексеевича была решена. Но одна здешняя обывательница, Марковна, прознала о готовящемся злодеянии. И доложила казакам. Те, в отличие от подлецов стрельцов, были настроены патриотически. Быстренько сняли стрелецкую охрану и принялись сами охранять Петра. Тот проснулся – а охрана-то другая. В чем, спрашивает, дело? Казаки царю все в красках описали. Марковна им в этом помогла.

«А царь-то, как услышал все это, так даже с лица переменился.

– Ух, – говорит, – и не чаял, не гадал я, что тут смерть ко мне шла, а ты, бабушка, отвела ее от меня. Спасибо тебе, старая! Спасибо и вам, братцы-казаки! Век не забуду я вашей услуги, награжу я вас по-царски.

Подошел он к Марковне, обнял старую, поцеловал и говорит:

– Поедем ко мне в Москву, заместо матери мне будешь, во дворце будешь жить, в богатстве да в почете. А вам, казаки мои верные, всем дарю по сто червонцев каждому золотыми деньгами, а земли берите, кто сколько захапать может, и налогов и податей никаких платить не будете. А как нужда какая будет у кого из вас, езжайте прямо ко мне и во дворец идите смело. Прикажу тамбовских казаков пропускать без задержки.

Поклонились царю казаки, поблагодарили за награду, а Марковна в ноги царю бухнулась:

– Батюшка-свет Петр Лексеич! Спасибо тебе за милость великую, что матерью меня своей назвал, старую да убогую. Честь то мне великая, самая большая, что под солнцем можно сыскать. А что в Москву ехать и во дворце жить – то уволь, батюшка! Куда мне? Не привычна я к богатому-то житию, к избенке да к землишке привыкла, к степи вольной да к лесу зеленому. А во дворце без дела жить, сладко пить-есть не с руки мне, рабочей бабе. Не гневись, батюшка, на старуху глупую!