Разнуздал Воронка Гаврил и дал ему ломоть хлеба, видимо, заранее приготовил угощение коню, беспокоился всё утро, как походит строптивый конь в неумелых руках раздражительного хозяина. Галина подошла к Гаврилу Николаевичу, как бы под защиту:

– Он, Воронко-то, не нарочно… Он хочет, а дядя Вася не даёт. Замотал вожжи на ручки плуга, и Воронку идти некуда, вожжи его назад тянут… Я уговорю, конь пойдёт, а дядя Вася надёргивает то влево, то вправо, вот и не можем.

– Ну-к, Галина, ставь Воронушку в борозду. Так, пошли, милые! Давай, с Богом… Бороздой! – взявшись за плуг, скомандовал Гаврил.

Потянул конь, напрягся, раздул от тяжести ноздри, выгнул шею дугой. Земля из-под плуга полилась блестящим пластом, словно чёрная атласная лента. Народ зашевелился: кто по борозде идёт с полными вёдрами картошки, кто накладывает из больших коробов в пустеющие вёдра. Те, кто занят посадкой, через каждый шаг наклоняются и суют картошину в мягкую землю так, чтобы не попала под ноги коню, когда он вновь этой бороздой пойдёт, заваливая новым земляным пластом посаженную ровными рядами картошку. Иные помощники подносили золу и сыпали поверх посаженной картошки.

Воронко, тяжело дыша, усердно пахал. Галина всё ходила рядом с конём, помогая ему понять команды пахаря.

– Ну, вот, а вы говорите, конь не сноровистый, – проговорил Гаврил, выезжая со вспаханного участка на луговину. – Пахать надо умеючи, не задёргивать коня и самому быть спокойным, уверенным в своём мастерстве. Вот сейчас надо коню отдохнуть минут тридцать, потом дать овса или хлеба, одним словом, подкормить – и вновь в борозду. Василий, ты сейчас попробуешь при мне пахать.

Отдохнувшего коня вновь поставили в борозду, и теперь уже Василий Афанасьевич, по научению Гаврила, пахал свою землю строптивым Воронком.

Вечером, после посадки у Пешковых, измученная Галинка спала крепким детским сном, изредка постанывая во сне, наверное, болело пораненное плечо. В дверь тихонько постучали. Мать Галины вышла на крыльцо узнать, кто пришёл. Там стоял Василий Афанасьевич.

– Где Галина?

– Спит. Видно, сильно устала.

– На плечо не жаловалась?

– Болит. Во сне и то стонет.

– Я вот тут снадобье принёс, бабка моя дала, ты, Марфа Павловна, помажь ей, полегчает. А вот ещё мясца вам на супец и молока бидончик, уж больно девчонка у тебя терпеливая и выносливая. Ведь вспахали весь огород. И загоны отпахали, и оторы[28] сделали, вижу, что уморилась, а коня не покидает…

Назавтра по деревне ходил слух, что Воронко пашет только с Галькой Марфиной. Народ начал занимать очередь на Воронка и на Галину тоже. Девчушку спас опять Гаврил. Пришёл на бригаду и при всех заявил:

– Полно, мужики, дурью-то маяться! Ведь заездите не только коня, а и девку.

– Тебе хорошо, вспахал да посадил огород, а мы как хошь! – заорали мужики наперебой.

– А я для вас старался!

– Как бы не так! Личный огород пахал!

– Пахал, и Галинка мне очень помогла, но если каждому так, по целому дню пахать, то ведь она не железная. Но дело сделано великое! Мы вдвоём с ней объездили норовистого молодого коня. И теперь я бьюсь об заклад, что и без Галины Воронко будет пахать, только не загоните, давайте ему отдых и кормите получше.

– Да не будет он ходить! Нет, не будет.

– А давай на спор! – вдруг решительно заявил Гаврил. – Ну, кто там на очереди пахать?

Сбились, хлопнули по рукам. При всей бригаде Гаврил обещал вспахать на Воронке без Галины участок в тридцать соток у деда Панкрата. Тот заплатит Гаврилу пять рублей за пахоту. Все были довольны спором. С бригады повалили гурьбой к деду Панкрату. Два молодых парня привели Воронка. Гаврил запряг, изладил плуг, постромки, подошёл к Воронку и зашептал что-то на ухо коню, привязал платочек к уздечке слева, поставил коня прямо и скомандовал: