И опять пошли трудовые будни: рейсы, связки, переходы. Понемногу обрастаем бородами, об кусты, ерник и сучки рвётся наша одежда, дубеет кожа на лицах и на руках, всё остальное тело плотно закрыто одеждой, иначе кровососущие заедят. С работой дошли до самой «вершинки» Нижней Тунгуски, расположились табором на левом её берегу. Река здесь совсем узкая, мы её перешагиваем одним шагом: раз! – и ты уже на другом берегу великой реки. Славка, как только пришли на место, пошёл рыбачить, река хоть и узкая, но попадаются глубокие ямки, есть шанс покушать рыбки. И правда, вернулся уже в темноте, принёс каждому по хариусу, засолили, завтра съедим.

На следующий день мы со Славкой совершили «выдающийся» рейс – увидели исток Нижней Тунгуски. Маршрут сложился так, что, стартуя утром на левом берегу и не пересекая реки, вечером мы оказались на её правом берегу, то есть обошли её исток. В середине маршрута нам попалось болотце, мы его прошли, но русла, даже маленького ручейка, в нём не было, вот из этого болотца, значит, и вытекает великая река. Я в пикетажке так и записал: «исток Нижней Тунгуски» и отметил координаты. Может, мы со Славкой первые, кто здесь побывал (кроме рубщиков, которые провели здесь профиль), места здесь совершенно нехоженые, как говорится – не ступала нога человека.

А между тем заход наш приближается к концу, подобрали уже и вторую заброску продуктов, и её доедаем. Я вполне освоился с работой, всё у меня получается, набираюсь опыта, от ежедневной ходьбы накачиваются ноги.

Со Славкой, с напарником, мне крупно повезло, у нас сложились такие крепкие отношения, какие могут сложиться только при совместной трудной работе. Он мне сразу понравился – невысокий, коренастый, рыжий и кудрявый. Теперь я уже знаю про него кое-что, на перекурах рассказал. Родом он из Ростовской области, из Батайска, из донских казаков, вот оттуда, видимо, его смелость и отчаянность. Семья была большая, в шестнадцать лет Славка ушёл из дома (просто ушёл – и всё!) и с тех пор скитается по Советскому Союзу, а сейчас ему двадцать шесть. За это время он успел два раза посидеть понемногу: то за драку, то за воровство, уже три года, как осел в Сибири. Работать в экспедиции ему нравится: обут, одет, кормят, есть хоть тряпишная, но крыша над головой, работа, конечно, тяжёлая, но, с другой стороны, можно поохотиться и порыбачить, а для него охота пуще неволи. Зимой хуже – надо где-то жить, и самый лучший вариант – устроиться куда-нибудь в кочегарку. Такова судьба всех бичей, так здесь называют сезонных рабочих.

Я на него гляжу и удивляюсь: после работы вечером все мечтают поваляться под дымокуром и отдохнуть, а он попросит у меня карту посмотреть, есть ли где поблизости речка или озеро, и уходит с ружьём, если есть хоть час светлого времени.

На днях он после переезда на новое место тоже собрался поохотиться, в четырёх километрах от нас кучка небольших озёр, должны утки быть. Я ему говорю:

– Компас хоть возьми!

А он:

– На фиг он мне, всё равно не умею пользоваться.

И ушёл. Утки на озёрах, видимо, были, потому что несколько выстрелов до нас донеслось, но потом небо потемнело, пронёсся шквал ветра, и началась гроза. Сверкали молнии, лил дождь, мы, конечно, спрятались в палатку и переживали, как там наш Славка? Когда дождь кончился, было уже совсем темно. Мы периодически кричим, чтобы Славка нас услышал и взял направление, но далеко, не слышит. Потом услышали выстрел и стали кричать все хором, чтобы погромче. Видимо, он всё-таки услышал, потому что следующий выстрел прозвучал уже поближе. Тут уж мы стали кричать почти непрерывно и через какое-то время и его крик услышали. Так он на наш голос и вышел: весь мокрый насквозь с ног до головы, рыжие кудри прядями свесились и прилипли, но вид бодрый, неунывающий. Достал из рюкзака двух уток, нам работа – щипать их, опаливать, потрошить. Костёр мы раскочегарили к его приходу хороший, он аж готов залезть в него, до того промок и замёрз. Тут же у костра стал переодеваться в сухое, сам что-то рассказывает, и вдруг в костре как жахнет взрыв! Все аж присели. Это патрон из славкиного кармана упал в костёр, когда тот переодевался, и взорвался. Мы к нему: