Солнце припекало, август наконец вступил в свои права. Они вышли из города и теперь поднимались хорошо натоптанной тропой по склону Монте Игельдо – высокого холма, ограничивавшего город с запада. Тут еще было довольно многолюдно, то и дело приходилось здороваться с группками туристов-пилигримов, неторопливо бредущих в попутном направлении в намерении идти так по всему баскскому побережью и дальше, через Кантабрию, Астурию и Галисию, до самого города Сантьяго-де-Компостела.

– Почему мы просто не можем поехать на электричке, ну, или там, на автобусе? – под солидным весом рюкзака Пако быстро вспотел, пешая прогулка совершенно перестала ему нравиться.

– Мы пропахнем техникой – железом и горючим. Ламии это не переносят.

– Ага, а так я пропахну по́том настолько, что все окрестные магические твари разбегутся задолго до нашего приближения!

– Не ворчи, Пако! Смотри лучше, как красиво!

И действительно, посмотреть было на что – они поднялись уже на самую вершину. Отсюда в одну сторону открывался широкий вид на океан, лазурный и такой обманчиво спокойный сегодня; с другой стороны холма, сразу за серой лентой оживленного шоссе, начинались, постепенно повышаясь, крутые живописные горы, испещренные бурыми языками каменистых осыпей и поросшие густым вековым лесом.

Катталин какое-то время молча смотрела на море, глубоко вдыхая, чуть приоткрыв губы, как бы пробуя соленый океанский бриз на вкус. От ее хорошего утреннего настроения не осталось и следа, казалось, что-то ее угнетало и печалило. И Пако очень хотелось бы знать, что именно.

К вечеру они ушли довольно далеко от города, паломники больше не попадались, и, вообще, вокруг давно уже не было ни души. Поначалу, Пако ломал голову, пытаясь придумать тему для беседы, заинтересовавшую и развеселившую бы погрустневшую Катталин, но тщетно – девушка слушала невнимательно, а отвечала односложно и часто невпопад, словно не в силах вырваться из плена собственных мыслей. В конце концов он отстал от нее, и дальше они шли молча, думая каждый о своем.

Уже в сумерках они вошли в лес, притихший, таинственный, но совершенно не страшный. На ближайшей полянке, рядом с уютно журчавшим ручейком, решили встать на ночлег. Пако довольно быстро, правда, не без помощи инструкции, справился с новым для него делом установки палатки, расстелил спальники, отметив, что из-за размера пола, они будут спать в весьма стесненных обстоятельствах. Впрочем, это его только обрадовало. Он выбрался на воздух и увидел, что Катталин уже заканчивает накрывать на стол, точнее на расстеленный на пне клетчатый платок. На ужин предлагался янтарный овечий сыр идиаса́баль, свежий хлеб, копченая колбаса. Картину завершала объемистая фляга ароматного красного вина из Риохи.

«Чем не романтический ужин?» – подумалось Пако.

Но его коварным донжуанским планам не суждено было сбыться: за ужином Катталин была все также задумчива и рассеяна, иногда как-то грустно вздыхала, поглощенная какими-то своими, явно не самыми веселыми думами. На галантное ненавязчивое ухаживание молодого человека, когда он предлагал ей лучший кусочек, или предупредительно подливал вина, она отвечала немного смущенной улыбкой, и только. Поев и поняв, что никакого продолжения не предвидится, Пако решил идти спать. Сам он чувствовал себя очень усталым и разбитым после целого дня на ногах, и, если бы эта девушка так не понравилась ему с самого начала, даже и не помышлял бы о всяких глупостях.

Как бы то ни было, он встал и повернулся, чтобы идти в палатку.

– Я, пожалуй, пойду ложиться… Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – задумчиво кивнула Катталин. – Ложись, я посижу пока.