– Йон!

– Катталин!

Он нежно поцеловал приоткрытые мягкие губы девушки, она так же нежно ответила на поцелуй. Он обнял ее за плечи.

– Люблю тебя!

Она обвила руками его шею.

– Ма́йте сайту́т!

Конечно, перевод ему был не нужен.

Их нежности прервало вежливое покашливание за дверью. Йон выпустил юную ведьму из объятий, и она упорхнула на свою половину – одеваться. Молодой человек, с еще кружившейся от неожиданного приступа счастья головой, повернулся к скамье и взял приготовленную для него одежду – простые белые свободные штаны и белую же рубаху с широким воротом. Ко всему этому прилагался красный пояс, а под лавкой нашлась и обувь – что-то среднее между тапочками и полукедами. Вся одежда оказалась точно впору, но это уже воспринималось само собой разумеющимся. Закончив одеваться и пригладив подсыхающие волосы, Йон повернулся к Катталин. Та уже была почти готова: на ней было легкое приталенное белое платье, блестящие темные волосы она собрала в хвост и как раз завязывала его яркой алой лентой.

Они вышли в залу в приподнятом настроении, очень довольные друг другом, радостно улыбаясь и держась за руки. За окнами уже стемнело, а здесь, несмотря на летнюю пору, горел камин, придавая уюта и наполняя воздух ароматом смолистых поленьев. На коврике у огня дремал, вытянув лапы, уже знакомый рыжий остроухий пес. Длинный стол был уставлен в общем-то нехитрой, но очень аппетитной, явно хорошо приготовленной снедью. Тут было и тушеное мясо, и запеченная утка, и какая-то рыба, и множество овощей. Посередине стояла миска с ломтями румяного домашнего хлеба и пузатая бутыль красного вина.

Хозяин дома сидел во главе стола перед пустой тарелкой, в ожидании гостей. По левую руку от него сидела улыбчивая Мари́ Доми́нги, по ее виду было заметно, что она так и сгорает от нетерпения накормить гостей. Гости сели справа, Катталин внезапно поняла, что умирает от голода, в животе предательски заурчало, но без приглашения дядюшки хватать что-то со стола было очень невежливо. Оленцеро, впрочем, не стал никого мучить ожиданием, улыбнувшись в бороду, он сделал картинный жест рукой, приглашая начинать.

– Ах вы, мои милые, вижу, что голодные! Давайте, налегайте на провизию. А потом и поговорим.

Бутыль пошла по кругу, щедро наделяя всех вином; некоторое время было слышно лишь звяканье ножей и вилок, да стук чашек по столу. Наконец, хозяин с довольным видом отодвинул тарелку и поднял вновь наполненную кружку.

– Ну что ж, мне представляться, наверное, не надо, но все же… – он подмигнул Йону, – Оленцеро, к вашим услугам.

– Пак… В смысле, Йон к вашим! – молодой человек вскочил, уронив салфетку и слегка поклонился, немало всех позабавив.

– О, у тебя баскское имя? – удивился Оленцеро.

– Теперь да, понимаете…

– Это я его так назвала, когда мы в бочках сидели! – обычно бледная Катталин разрумянилась от вина, она держала в руке начисто обглоданную утиную кость и явно подумывала продолжить разбираться с бедной птицей.

– То есть окрестили чин по чину – с погружением и омовением! – Оленцеро громко расхохотался. – Ну, быть тебе Йоном, парень, никуда не денешься!

Отсмеявшись, хозяин посерьезнел:

– Бабка твоя, – он внимательно посмотрел на Катталин, – совсем тут что-то разнервничалась, письма мне шлет престранные… Вот что, давайте-ка, ребятки, вы мне сами все по порядку расскажете… Наливайте себе еще, не стесняйтесь!

Он достал трубку и принялся не спеша ее раскуривать, искоса поглядывая на молодых людей. Катталин начала несколько сумбурно, но очень живо пересказывать события последних дней, Йон больше помалкивал, иногда добавляя какие-то детали от себя или уточняя сказанное. Услышав историю с неудачным отравлением, Оленцеро покачал головой и пробормотал, не вынимая трубки изо рта: