– Батюшка, матушка, я ведь не против женитьбы. Сам хотел вашего позволения испросить. Дозвольте мне жениться! Только не на Анне, а на Стеше Тумановой. Любим мы друг друга страсть как!

В комнате стало так тихо, что слышно было, как скрипит сверчок где-то в доме.

– Это которая Туманова? Из низовских, что ли? Дочь кузнеца? – отец был так удивлен, что даже гнева в его голосе не послышалось. – Ты соображаешь, что говоришь? У этого кузнеца дочерей штуки четыре. А кузня одна, и та захудалая. Какое приданое он за дочкой дать сможет? Сундук с барахлом? А там лавка! Да в таком бойком месте! Рядом с пристанью! Возьмешь такое приданое и всю жизнь живи без забот, жуй калачи с маслом.

– Батя, ну не на лавке же мне жениться! И не с лавкой жить. Я Стешу люблю, и ей слово дал.

– Слово, говоришь, дал? Спортил девку, что ли? Али вовсе обрюхатил?

– Нет… Стеша девушка строгая, честная. Не тронул я ее. А какая добрая, покладистая, умная, как наша матушка! Золотая невестка вам будет. Утешение на старости лет.

– А и правда, Фролушка, – осторожно подала голос Агафья Прохоровна, – лавка лавкой, это дело наживное, а тут чувства. Дозволь сыну жениться по своему выбору. Ну и пусть приданое небогатое, мы же не последний кусок доедаем. Глядишь, со счастьем-то в доме и у самого на лавку…

Но тут хозяин хватил кулаком по столу так, что самовар подпрыгнул, и жалобно звякнула посуда.

– Да вы сдурели никак?! Лавками раскидались! Да ежели бы я так рассуждал, да сопли распускал, вы бы сейчас бурлаками по Белой ходили! Ладно этот щенок-полудурок про любовь плетет, а ты-то куда? Умом тронулась на старости лет? В богадельню отправлю! А его в солдаты! Там шпицрутенами дурь-то повыбьют.

Мать притихла, сжавшись в комочек под потоком мужниного гнева, а Степан сам вскипел не хуже отца:

– Да лучше уж в солдаты, чем жизнь прожить с постылой женой! Я жить хочу, а не лямку тянуть. Говорю же тебе, слово дал своей любушке!

– Да я тебя… наследства лишу! Ослушаешься отцовой воли, в солдаты пойдешь, это я тебе свое слово даю!

Оба вскочили из-за стола, опрокинув стулья, полные ярости. Прохоровна металась между мужем и сыном, пытаясь успокоить то одного, то другого. Братья и невестки сидели тихо, словно мыши, боясь слово вымолвить, глаза поднять на отца.

– Не нужно мне твоего наследства! Своим трудом проживу! – Степан как ошпаренный выскочил из родительского дома, лишь дверь хлопнула за спиной.

В маленьком городке сплетни неведомо какими путями просачиваются сквозь стены и распространяются чрезвычайно быстро. Слухи о причинах раздора в доме Крутихиных очень скоро стали известны в семье кузнеца Туманова. Обеспокоенные родители запретили Стеше одной выходить из дома. Теперь она была под неусыпным надзором матери и сестер. Дни напролет просиживала перед оконцем в горнице, занятая рукоделием. Хитрая матушка дала задание вышивать к приданому скатерть счетным крестом. Стоило Стеше отвлечься мыслями от работы, как узор сбивался. Приходилось распускать сделанное и начинать заново. Стеша с тоской поглядывала на вольную реку за огородом, на редеющие с каждым днем кроны ракитника на берегу. Кончились для нее беззаботные, веселые дни, когда гуляли они со Степаном по мелководью, пускали «блинчики» по воде, кто ловчее, кто дальше, качались, как на качелях, на гибких ветвях ракиты. Ушло безвозвратно ее такое короткое девичье лето. Узнав, что Фрол Тимофеевич воспротивился их браку, Стеша сразу сникла, потеряла надежду. Больше всего теперь ее душа болела за Степана – как-то отразится на нем отцовский гнев?

На редкость погожим для октября днём на Галкиной горе было необычно многолюдно. Бирские мужики собрались на ежегодный сход, решали, кого отдать по рекрутскому набору. Десять человек дали помещики из своих крепостных, еще десять из мещан должен был отправить город. Вот тут-то и разгорелись нешуточные страсти. Кому охота отправлять сыновей на двадцать пять лет на чужую сторону? Мало кто из солдат возвращался в отчий дом. Потому и отдавали в основном сирот да бедноту, кто откупиться не мог.