– Помнишь май пятнадцатого? – С грустью спрашивает Том, пристально вглядываясь в запотевшее окно кухни.

– Да. Мы были на пляже. Ты решил это сможет расшевелить меня после проваленных экзаменов в университете. Было классно. Прибой успокаивал нервы. Солнце обжигало кожу. Она так громко смеялась. Мы тогда поспорили, что я смогу спрыгнуть с моста в море и доплыть до берега прежде, чем нас накроет полиция. Тогда все было по-другому.

– Точно. Так как твои сны связаны с её смертью? Что ты вообще в них видишь? – С интересом разглядывая бледное, исхудалое лицо Александра, спрашивает Том.

– Не знаю. Какой-то бред. Но ты сам спросил. Присаживайся поудобней. И постарайся не двинутся как я! Вчера я видел как моя, уже больше десяти лет лежащая в могиле мать, отходит на тот свет в страшной агонии, корчась от боли в пустой квартире на моих глазах. Как она зовёт сына. Но он не приходит. И всё это здесь, в моей голове. Всё это всегда было в моей голове. И каждый раз её мёртвые глаза смотрят на меня, а окровавленные остатки рта расходятся в жуткой улыбке. А отец… Он… О-о-о… Даже не хочу вспоминать. Он всегда был сволочью. Чокнутый параноик. Постоянные упрёки и ругань, уходы из дома, дебош. Этот придурок даже чуть не пропил семейный бизнес, доставшийся ему по наследству от деда. Ну, ты знаешь. Я часто вспоминаю, как каждый раз, припираясь из очередного бара в стельку пьяным, мой папаша с невозмутимым видом заявлял, что наивность губит праведников, а алкоголь спасает нервы. И вот однажды в холодный январский вечер он ушёл куда-то и больше не вернулся. Мать горевала несколько месяцев. Помню, как она рыдала в подушку каждую чёртову ночь. А мне было так хорошо. Тогда мне было десять, и я был счастлив как никогда до этого момента. А на втором курсе появилась она. Ну ты и сам знаешь эту историю. Сам все видел. Моя Анна. Тихая, скромная, невероятно красивая…