И многое осталось недосказанным и у него, и у нее. Она корила себя в том, что от избытка чувств бесцеремонно перебивала его, дополняя беседу своими подробностями, лишними, а порой интимными, которые носила в себе. А лучше бы слушала и слушала его монологи…

Но главное выяснилось то, что в пору их знакомства, в начале семидесятых, они понравились друг другу с первого взгляда, но Борис после нескольких свиданий и провожаний втроем вынужден был по жребию уступить своему товарищу, ее Володе, с которым Лена прожила почти сорок четыре года в браке и вполне счастливо. То есть ощущала себя счастливой женщиной рядом с заботливым мужем, родила ему трех дочек и имела не только пятерых внуков, а даже двухмесячную правнучку.

Но где-то там, в цветущей и невозвратной юности, всегда существовал он, ее идеал, похожий на любимого киногероя из фильма «Баллада о солдате» Алешу Скворцова. Тот же тип, то же обаяние и благородство во всем облике, удлиненный овал лица, чувственные, слегка припухшие губы, да еще с синью глаза…Ах, Боря, Боря! Именно его Лена, нафантазировав, представляла героем своих песенных стихов: «Мы разминулись», «Мой невстреченный» и «Там, где весна» … Последнюю на диске с другими песнями она успела подарить ему лет десять назад, когда он приезжал на сороковой юбилей выпускников.

Эта третья, короткая, встреча с Борисом за все годы разлуки дала ей возможность заново переосмыслить свою жизнь, понять и осознать ценность того, что и кого подарила ей судьба, что надо лишь благодарить ее и держаться самой на высоте, жить взахлеб, успеть сделать как можно больше добра.

И пусть журавли остаются в небе, но они всегда подают клич, зовут к духовному подъему, к возвышенным мыслям, искренним чувствам, любви к людям и родной земле.

Она вспомнила, как вчера еще сидели с Борисом у нее в гостиной за столом, друг против друга. Когда заговорили о Вове, Боря взял из соседней комнаты с комода большой портрет друга и поставил рядом на столе.

Они снова были втроем. Володя, красивый и молодой, в офицерской парадной форме, смотрел на них, пожилых семидесятилетних, и слегка улыбался, довольный. А они пили красное вино, ели наскоро приготовленных жареных перепелов и говорили о нем.

– Ты знаешь, почему мы все называли Вову Лёней? Это с моей подачи. Я сначала звал его Леонардо, мы с ним выпускали стенгазеты, он оформлял, рисовал, а я писал тексты, сочинял стихи. Потом стал называть его кратко Лео, которое перешло в Лёню. Так все его стали звать Лёней…

– Мне он говорил, что и в честь Леонида Никифорова, который тогда разбился в самолете с инструктором.

– Да, это была большая потеря и потрясение для нас. Некоторые ребята бросили училище из-за этого.

– Мой папа работал в мастерской и делал погибшим летчикам цинковые гробы. Я только слышала об этом, а младшая сестра Надя, рассказывала, как ей жутко было видеть эти гробы у нас во дворе (очень срочную работу отцу привезли на дом доделывать, и он работал уже при свете фонаря). Я сейчас подумала, не судьба ли это, т.е. суд Бога, который услышал молитвы матерей погибших, и так отблагодарил отца в то лето, что послал ко двору двух летчиков – живых и красивых – для ухаживаний за дочками? Правда, Наде, сестре, шел шестнадцатый год, и она еще не бегала на танцы. И мне достались оба! – засмеялась Лена. – Иногда в простой случайности, которая может удивить и озадачить, мы ищем провидение свыше. По теории вероятности или относительности Эйнштейна такое вполне может быть…

Они вздохнули оба и вдруг разоткровенничались. Тихим голосом Борис произнес фразу, от которой в ее душе тихо-тихо нежными переливами взяла первые аккорды невидимая флейта: