– Уот? – переспрашивает она.
– И кого они ставят к прилавку?.. Зис из э чехиан глас?!
– О, ноу! Итс эмиральд. Пьюр эмиральд!
– Уходим, – цежу я драгоценной.
Но она не собирается. Жену буквально засасывает – грудь уже в витрине.
– Спроси сколько!
– Это же изумруды! – шепчу я. – Уходим!
– Спроси!
– Хау мач? – интересуюсь я с напускным равнодушием.
И тугая женщина отвечает.
– Сенкью, – благодарю я её и, по-гусарски щёлкая пятками, галантно выкатываю на воздух совершенно остолбеневшую жену.
– Ну Пипиткин! Вот так Пипиткин! – бормочу я дорогой. Впрочем, дорога недолгая.
По пути мы заскакиваем к Сен-Лорану пересидеть потрясение и потрясаемся вновь.
– Может, это каталожные номера? – шепчу я неуверенно.
– Да нет, это ценники, – вздыхает жена.
– Кто ж тут покупает?
– А вон… – кивает она, и мы рассматриваем модельную азиатку, восседающую на огромном пуфе красной кожи. Раскосые глаза, чуть надутые губки, вытянутые на дыбе ноги… Словом, оживший манекен.
– Ты уверен? А ю шур? – спрашивает она своего молодого человека весьма меланхоличного вида. – А мне кажется, они меня полнят.
Парень лениво трёт свой нос.
Девушка же, вращая ножкой, задумчиво дует губки.
Над клиентами склонённым торшером нависает продавец в смокинге.
– Они меня не полнят? – спрашивает девица на сей раз продавца.
Но тот лишь молча улыбается, улыбается, улыбается…
Высказать мнение, не услышав перед этим хозяина девушки, кажется ему опрометчивым.
– Так я беру? – оборачивается девица к своему бойфренду.
А тот уже дремлет.
– Идём, – говорю жене. – Чего мы тут не видели?
Она согласно кивает.
– Тем более что мне всё равно здесь ничего не нравится, – говорит и, прощаясь, водит по полкам слезящимися глазами.
Я же мысленно благодарю Господа.
Так от витрины к витрине мы и движемся, сетуя на чудовищную безвкусицу американцев.
– Нет, это не Милан! – важно качаю я головой.
– Не Милан, – соглашается со мной супруга.
– Больше скажу – это даже не Париж!
И пока мы беззаботно играем в города, мимо нас проносятся щебечущие стайки девчушек, обвешанных бумажными кулями, как тётя Валя авоськами в базарный день.
Судя по названию тех кулей, можно смело предположить, что девчушкам мало что известно о настоящей жизни. Им наверняка не приходилось штопать носки, пить неразбавленный спирт, гнаться за чадящим автобусом, толкаться в маршрутке… Легче перечислить, чего им приходилось, нежели обратное.
– Ну и что? – с лёгкой обидой в голосе вдруг заявляет жена. – Я тоже могу купить себе такой кулёк!
– Угу, – киваю я. – На день рождения.
А «Шинели» меж тем нигде нет.
Зато в автобусе попутчики дружно плюются:
– Тоже мне магазины – одно название! Три сумочки, пять сапожек. Даром такое не надо! Где ассортимент? Где скидки?
Отплевавшись, все пираньями рвут гида:
– Ты куда нас завёл?!
– Ну вы же хотели сэкономить, – беспомощно отстреливается тот микрофоном. – Вот вы и сэкономили!
– Волнуйся за свои! – кричат ему негодующие. – А мы будем волноваться за наши! У нас ведь заказы. Нам надо отчитаться. Куда ты нас завёл?
– Я показал вам лоск и роскошь. Расцвет капитализма…
– А теперь покажи нам его увядание! Ты дал нам мало и дорого, теперь дай наоборот!
И гид убеждает всех дождаться Лас-Вегаса.
– Там, – говорит он, – вы точно избавитесь от этих вонючих долларов, что так нестерпимо жгут ваши карманы!
Группа понемногу успокаивается.
– В Вегасе, – шепчу я жене. – Вот в Вегасе я и куплю тебе кулёк.
Голливудский бульвар
На Голливудском бульваре нет голубей.
Там никто не гадит на памятники, поскольку их там тоже нет. А ещё там нет скамеек, сквериков, фонтанов. Одни лишь редкие пальмы, звёздный тротуар зашарканной лентой под ногами – и затылки, лица, спины, бегущие то от тебя, то к тебе.