Горизонты были для него большим разочарованием. В прежние дни он часто выскальзывал из дома вскоре после восхода солнца и любовался синевой, простирающейся на горизонте. Здесь, вокруг него, были ясные знакомые цвета мира, который он знал; но там, на холмах, были деревья и пространства другого, более небесного оттенка. Этот мягкий голубой свет, если он мог дотянуться до него, должен был стать началом того, чего требовал его разум.
Он завидовал мистеру Пуделю, чей коттедж стоял на том самом склоне холма, который так незаметно поднимался в небо. Однажды утром он бежал и бежал вперед, но синева всегда отступала. Разгоряченный и растрепанный, он достиг дома викария как раз в тот момент, когда тот вышел, чтобы забрать утреннюю газету.
– Где начинается синева? – Гиссинг тяжело дышал, изо всех сил стараясь, чтобы его язык не выскользнул наружу.
Викарий выглядел слегка встревоженным. Он боялся, что случилось что-то неприятное и что его помощь может потребоваться до завтрака.
– День обещает быть теплым, – вежливо сказал он и наклонился за газетой в качестве деликатного намека.
– Где … – начал Гиссинг, дрожа, но в этот момент, оглянувшись, он увидел, что видение снова его обмануло. Вдалеке, на его собственном холме, на другой стороне деревни, сиял уклончивый цвет. Как обычно, он был слишком импульсивен. Он не следил за синевой, пока бежал; она кружила у него за спиной. Он решил быть более методичным.
Викарий дал ему заполнить бланк, касающийся крещения детей, и с облегчением увидел, что он поспешил уйти.
Но все это было довольно давно. Шагая по луговой тропинке, Гиссинг вдруг осознал, что в последнее время у него было мало возможностей для изучения голубых горизонтов. С момента отъезда Фудзи каждое мгновение, от рассвета до заката, было занято. За три недели у него было три разных слуги, но ни один из них не остался. Они сказали, что здесь слишком одиноко, а с тремя щенками работа слишком тяжелая. Стирка, в частности, была ужасной проблемой. Неопытный как родитель, Гиссинг, вероятно, был слишком горд: он хотел, чтобы дети всегда выглядели чистыми и ухоженными. Последняя кухарка объявила себя Обычной Домашней работницей, ничего не боясь, но как только она увидела в корзине недельное белье (включая двадцать один грязный комбинезон), она позвонила на станцию, чтобы вызвать такси. Гиссинг недоумевал, почему рабочий класс не желает делать и половины того, что делает он, воспитанный в ленивой непринужденности. Более того, его раздражало подозрение водителя ледового фургона. Он не мог этого доказать, но у него была идея, что этот неотесанный парень получил заказ от Эрделей и колли, у которых были большие особняки по соседству, чтобы заманивать служанок из домов поменьше. Конечно, миссис Эрдельтерьер и миссис Колли могли позволить себе платить любое жалованье. Так что теперь лучшее, что он мог сделать, – это попросить миссис Спаниель, уборщицу, приезжать из деревни, чтобы стирать и гладить, два дня в неделю. Остальную работу он взял на себя сам. В ясный полдень, когда соседи не смотрели, он брал свои рубашки и вещи к пруду, аккуратно складывал их на дно красного экспресс-вагона, а щенки сидели на полотне, чтобы никто не видел. Пока щенки играли и охотились за головастиками, он сам стирал рубашки.
Его ноги болели, когда он совершал свою вечернюю прогулку, держась в пределах слышимости дома, чтобы услышать любой возможный крик из детской. Он весь день был на ногах. Но он подумал, что в его семейных делах, какими бы изнурительными они ни были, есть настоящее удовлетворение. Теперь, наконец (сказал он себе), я действительно гражданин, а не просто дилетант. Конечно, это трудно. Никто, кто не является родителем, не осознает, например, необычайное количество пуговиц и расстегиваний, необходимых для воспитания детей. Я подсчитал, что для каждого из них требуется 50 000 пуговиц, прежде чем он достигнет возраста даже рудиментарной независимости. С такой затраченной энергией можно было бы написать великий роман или высечь статую. Неважно, эти мальчишки, должно быть, мои Произведения искусства. Если бы кто-то писал роман, он не мог бы поручить наемному слуге составление трудоемких глав.