заводе.

Пятый месяц…

Наконец – то узнали.

Мужчина, выходящий со второй смены сказал: «Так это же Славка. Он давно не работает на заводе. Ничего о нем не знаю, работали в разных цехах и сменах. Вот Гришка может знать, где живет Славка, они работали в одной смене».

Обрадовалась, что, наконец – то найду этого ненавистного Славку и сделаю то, ради чего приехала.

Но через день мужчина сказал, что Григорий в отпуске. Уехал к детям в Россию и будет через две недели на работе. Отдала оставшиеся три букета своему информатору, поблагодарила. Решила перевести дыхание, вернее дышать в другом ритме. Позвонила детям, сказала, что живу у знакомых и у меня все хорошо.

Впервые увидела Черное море. Посетила музеи, прогулялась по паркам. Короче, новый дыхательный ритм, чуть ли не по Бутейко. Надышалась, насмотрелась, дождалась Григория.

Подходила к нему с возвратившимся в прежнее русло дыханием, с бьющимся прямо в горле сердцем и мыслью: «Только бы Григорий не был другом этого не человека, иначе мне очень тяжело будет общаться с ним».

Ну, хоть в этом луч света – не друг, просто знакомый. Славку не видел несколько лет. Адрес знает, и даже порадовался, что его ищет родственница. Не спрашивала ничего о Славке. Мне необходим был только его адрес. Но Григорий сам рассказал, что Славка уже десять лет не работает, парализовало. Передвигается с помощью инвалидной коляски. И случилось это с ним после трагедии с его дочерью. Дочь изнасиловали и убили. Жена умерла через два года после смерти дочери. Сын в тюрьме, за воровство. Заводчане помогли Славке в организации похорон, добились о предоставлении ему социальной помощи и работника по уходу за ним и квартирой.

Благодарить Григория за помощь не было сил. Только головой кивала, как игрушка моих детей. Была у них такая собачка, если ее поставить на наклонной поверхности – зашагает вниз, и при этом двигаются голова и хвостик. Как живая. А я, наоборот, остолбенела от услышанного…

Дорога, с наклоном под девяносто градусов мне не помощник. Ноги и по наклонной не двигались. Провалилась в пропасть, в тартарары. Такого просто не может и не должно быть! Почти полное совпадение судеб наших дочерей! Это нереально!!! Вспомнил ли он в тот миг мою дочь, когда узнал, что случилось с его дочерью? ЧТО ЧУВСТВОВАЛ?

Ехала посмотреть в глаза этому поддонку, плюнуть в лицо, задушить, разорвать на части, убить. Форма мести не важна. Главное – уничтожить!

Четвертый день сижу у подъезда. Жду, когда социальный работник выкатит на прогулку, этот оставшийся клочок человеческой подлости. Мысли путаются. И такой четкий, намеченный несколько месяцев назад план, стал рассыпаться как песочный

замок. Он разрушался, и не было сил собрать его снова, руки – то ватные.

Открылась дверь подъезда. Я его сразу узнала. Вернее узнали его мои глаза с двумя миниатюрными портретами, которые как птички вылетели, воссоединились в один портрет и остановились в воздухе, рядом, с мало похожим оригиналом, с жидкими седыми волосами на склоненной голове, несвязной речью и висящей, как плеть, рукой.

На деревянных, оловянных, короче, нечувствительных ногах подошла, наклонилась, посмотрела ему в глаза и спросила: «Помнишь девочку четырнадцати лет, которую ты двадцать шесть лет назад изнасиловал в подвале?»

И плюнула в это ненавистное моей дочерью и мною лицо!!!

Отшатнулся, в глазах испуг, губы дрожат. Пренеприятное, мерзкое зрелище! Не человека я видела перед собой, а тело без сердца. Пустота. А значить и убивать то некого…

А нож в сумке жег теперь не бок, а мое сердце. Подумала: «Вот и нож в сердце, но только в мое»…