Я ужасно искрю, когда радуюсь, просто вся! Как это объяснить? Кто-то говорит, что я двигаюсь по-особенному, кто-то – про вот эти искры в глазах и улыбку. И светодиоды мигают радужно.

Роста я небольшого, всего-то метр шестьдесят еле наберется, если без моих любимых говнодавов: я люблю танкетки, каблучищи, платформы. Так мне лучше дотягиваться до своих высоченных парней – а они все, как на подбор, не ниже ста восьмидесяти…

Телосложение у меня… хм, сейчас разложилось малость. А так было небольшое – не знаю, как по-другому сказать! Небольшое все, только бедра величественные, поэтому и собирались рожать в деревне, раз детородная функция моя такая мощная. Ноги стройные, ляжки я бы тоже подкачала – но я всегда недовольна своей внешностью, всегда была – пока не пошла прорабатываться у психолога.

И в свои девятнадцать лет я собиралась рожать.

Потому что дети – это мое, это всегда мое, даже когда чужое. В сотах я насмотрелась, навидалась, нанаблюдалась, когда на детоведа училась. Господи боже, чего я только не вытворяла с ними: квесты, игры, танцы, театры… А сколько всего игр было! Настолки, наполки, настенки, воображалки… Смех, визги, глазенки и ротики – круглешные от восторга и удивления: когда все в новинку, круто! Мне было очень приятно, охрененно – вот, так можно! – нравилось. И когда плакали, нравилось. Разруливала, утешала, помогала, угощала, задаривала.

И вот.

Как только получила права на деторождение, сразу и зачала. Гео, грю, давай. Он и не стал отказываться. Обернулся на Карни, взглядом на нее насупился весело – она так тож весело поерзала и кивнула, давай ее, мол.

Брюхать.

У нас, по-моему, марафон был трехдневный, и как раз в деревне. Она, Каринка, с деревенским забацала даже. Он такой паренек был красивенненький, я прям очумела почти совсем, но чо – Георг-Георг, победоносец нашинский, перевесил. Да и неловко было бы за ним ударять.

Он такоооой… мммм… Сергей Есенин, одним словом. Копна сена на голове, а как греб! Как нырял! Красота! Эта игра мускулов на солнце нас и пленила. Мы смотрели с берега, хихикали, я Каринку к нему и подталкивала. Она недолго упиралась!

Играл он на всяких духовых, они с Гео забабахивали зачотно: Гео на своей «перкуссии-плюс» (все время добавлял к бонгам и джамбэ всяких палок, как сам их называл, экспериментировал с лесным материалом, так сказать), Серж волынку тащил или флейточку какую-нибудь панскую свою, притоптывал рядом. Я иногда гитаряла с ними, но не часто: я не спец, только песни могу, с аккордами-переборами, это для них не уровень. Но присоединялись к нам с Каринкой – мы петь любили на два голоса под гитару – отменно.

И вот он скакал фавном, на дуде своей играл, меня по заду охаживал, аки сатир.

Эх, не могу сейчас, все гудит, внутренности переворачиваются, бл…!

Я, кста, поняла, что они матерятся между собой, и мне, поди, можно – только не с маман и не с врачами. Аккуратно выбирать, с кем так, с кем эдак разговаривать. Вот те на, развлекались же люди ране!

И вот.

А как стихи он читал! Эге-гей и ого-гой прям. Такие прям… Маяковские стихи-то. Я тут девкам зачла из «Облака в штанах» и «Вместо письма» – тоже прослезились. Одна мне музыку Сплина пыталась втюхать, а я ж ее знаю и так. Старье это плагиатное. Отказалась аккуратно, с улыбочкой. Вот бы ей наши записи послушать… Вот доберусь до своей сумки!..

Как звали его?.. А, ну, да: Сергей. Да, Сержик? Всех хорошеньких светловолосиков Сергеями зовут, гай! Соси, соси, не отвлекайся, хмыка моя родненькая. Хмыка-пыка. Соська-моська. Как мне нравится сюсюкать с тобой, песенки петь, головку твою гладить и попку.