У дедушки Коли не бывает выходных. С самого раннего утра он бодро шагает кормить скотину. Их двор, буквально дышит братьями меньшими. Заключённая живность разнится от собак до нутрий, от свиней до тутовых шелкопряд. Куры, гуси и даже кролики. Но особую любовь он испытывает к голубям. Мне нравится, когда он берёт меня с собой на голубиный этаж.

Мы взбираемся на крышу по крепкой металлической лестнице, глядя на которую вверх, брезгливо слепило солнце. Она была бесконечной. Оказавшись там, в мире непринуждённости и свободы, деда открывает не большие самодельные затворники, а вместе с ними и своё большое сердце.

Эти пернатые друзья оседают его с ног до головы, разлетаются в стороны, шлёпают крыльями, повисают в воздухе и лишь самые пожилые остаются на своей территории. Их разновидности бывали самыми непредсказуемыми и необычными. И с модными причёсками, и с модными штанами и белоснежными и угольно-черными.

Это не уличные птицы, заселившие площади и скверы, это люди, с индивидуальным характером и душой. Это не крысы, разносящие блох и гадившие на автомобили, это сотни сердец и сотни жизней. В мире можно бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как дед Коля кормит голубей.

Я порой от непривычки со страха вздрагиваю от шума их крыльев, но понимая, что рядом дедушка мне становится тепло и спокойно. Он часто садит меня на колени и долго-долго рассказывает об их привычках и повадках. Мы кормим голубей, бросая горсть пшена, они доверчиво садятся на ладони, я разгоняю их вбегая в стаю кушающих птичек.

Одним из главных достижений, я считаю возможность наблюдать за молодым потомством. Смотреть как вылупляются цыплята новых голубей, как самочка сидит на яйцах и как самец обустраивает их гнездо, а также брачный танец самоуверенного красавца. После того, как мы покормим голубей и насладимся их вальяжным строем и абсолютной грациозностью, мы обычно медленно спускаемся вниз.

Сравнить то состояние в мутнеющем сознанием от гула своеобразных птиц с миром людским под звуки петушиной песни никак нельзя. Твой взгляд становится иным. Твои слова давно теряют смысл. Ты где-то между раем и землёй. Это не сравнимо. Это чистейший наркотик. Нужно ещё определённое время, дабы прийти в себя после такого погружения в пространство свободолюбивых созданий. Это не музыка, это не гипноз и это не жизнь. Это грань реальности…

Уже несколько недель золотая рожь трепетно ожидала ливней. Поля струились под всё еще душным воздухом и лето не стремилось отступать. В самых захваленных городом мест, уже изнемогая от назойливой жары становились рыжими липы. Беспощадный сентябрь сокращался лишь на календаре. Гроза порой ютилась в уставшем небе, но дождей не предвиделось до октября.

Дни уже настырно становились меньше, вечера дарили непревзойдённые закаты в луговых степях. Ромашки плача покидали обочины дорог, а пчёлы сворачивали до сей не прекращающийся цех. Ощущение, что фильм стремиться к Happy End, но жизнь дышала и клубилась вопреки всему.

Облик улиц постепенно сменился на шуршащие ветровки прохожих. Детвора нехотя натягивали шапки, а на лужах проступала молодая изморозь. У нас сменилось место бытия. На смену огромному, по ощущениям, дому, пришла маленькая уютная избушка, среди таких же дорогих домин. На окраине «Черёмушек», наш новый дом угловой на перекрёстке. Довольно редко проезжая часть улицы освещалась стройным столбом на маленькой травянистой полянке.

Из трубы на крыше дома валит густой дым и нахально катится к размазанному облаками небу. Сверчки забросили гитары, и псы уж давно не брешут куда-то в тишину. Калитка нашего двора туго закрывается ударом. Двор гостеприимно приветствует голой вишней и старыми деревянными дверьми. Будто бы дремая, невзрачный домишко ставнями накрыл окна. Стоящий за домом абрикос, неспешно вторит повороты ветра.