– И это говорит человек, который ночью бессовестно жрал бургер, запивая колой. Наташка, ты ведьма, ешь и не толстеешь. Не то что я. От одного вида еды набираю.

– Ионова, тебе не говорили, что завидовать надо молча? А так, ну что есть, то есть. Наверное, все-таки ведьма.

Я остановилась, мне было неспокойно. На языке вертелся вопрос. И я хотела знать на него ответ.

– Наташ, можешь мне ответить? Только честно, – выпалила я.

– Постараюсь, Ионова, спрашивай. Хотя я догадываюсь, что ты хочешь знать, – с улыбкой ответила Натали. – Я экстрасенс, видела меня на ТНТ в прошлом сезоне?

– Я серьезно, – меня раздражала ее манера отвечать вопросом на вопрос.

– Да не ссы, Маруся. Понимаю, что сейчас каждый сам за себя. Знаешь, я здесь только три года и все это время вижу, как ты, словно робот, пашешь и пашешь в зале на занятиях, до и после них. Учишь языки, математика и химия просто отлетает от зубов, играешь в шахматы, а история искусств – вообще отдельная тема. Откуда столько в твоей голове? Ты вообще спишь? А может, ты вампир? – хихикнула Натали. – Я, честно, просто в аху… Мне бы таких бабушку и дедушку, вряд ли бы я здесь оказалась. Ну кто, если не ты, достоин быть первой? А? Вот в моей жизни тоже нет ничего, кроме балета, с шести лет, но такой работоспособностью меня Вселенная не наградила, хотя вроде и талантом не обделила. И кстати, ты дочитала «Трансерфинг реальности»?

– Да, ты же не отстала бы от меня, еще на прошлой неделе прочитала. Ну так при чем здесь это?

– Плохо читала. Я это к тому, что я просто верю, что во Вселенной все для меня. И если я получу главную роль или стану примой, то вовсе не потому, что придушила Семенову или выбросила тебя из окна. Хотя вот, глядя на недовольную рожу Семеновой, я уже сомневаюсь. Может, мне все-таки ее придушить? – Наташка приобняла меня и заржала. И я вместе с ней.

Вот такая она, какая есть, – искренняя и непосредственная. Это я замороченная. Мне даже стало стыдно за свои мысли. Она особо не говорит о своей жизни, не хочет жалости к себе. Но я-то знаю. Порой людей объединяют больше всего не общие интересы, а общие психологические травмы.

Она также в детстве потеряла родителей, но она хотя бы их хорошо помнит, ей было десять, когда их не стало. Только вот у нее не оказалось любящих и заботливых бабушки и дедушки. Над ней опеку взяла тетка по материнской линии. И не из любви к ней, а из чистой корысти. От родителей осталась трешка в центре, и она из какого-то захолустья со всем своим выводком тут же перебралась в город. Наташку спровадила в общагу и запретила ей нос казать в отчий дом. Да Натали и не рвалась, не было там ничего ее. Тетка только и мечтала, как бы избавиться от Наташки совсем, как в детской сказке про Белоснежку.

– Натали, вечером домой еду, хочешь со мной? – спросила я. Грустно было оставлять ее здесь, в общаге.

– Ионова, только не надо меня жалеть. У меня на эту ночь есть уже планы, – подмигнула белокурая бестия. – Увидимся!

Что это за планы, даже страшно было подумать. Махнув ей рукой, я побежала дальше, вниз по лестнице. Ржать с Наташкой можно вечность, а дополнительные занятия никто не отменял.

Когда я вошел в больничную палату, сердце мое сжималось от боли и тревоги. Мама, моя опора и свет в жизни, лежала неподвижно на кровати, окруженная аппаратами и стерильностью больничного пространства. Усталость и боль отражались на ее лице, но в глазах все еще горела нежность и любовь. На какое-то мгновение ее лицо даже прояснилось при виде меня.

Я подошел к кровати, взял мамину холодную руку в свою, словно стремясь передать свою силу и поддержку через прикосновение. Слезы застилали мои глаза, но я старался держаться, чтобы стать поддержкой и утешением для нее в этот трудный момент.