Его приступы учащались, принося невыносимую боль, которую не могли облегчить даже сильнодействующие препараты. Меня допускали к нему лишь изредка, на короткое время, в окружении медицинского персонала, который суетился вокруг.

Мне было невыносимо видеть, как Николас угасает на моих глазах. Боль от предстоящей утраты казалась невыносимо тяжелой. С каждым его медленным вдохом я ощущала, как часть меня умирает вместе с ним, оставляя лишь холодное одиночество и безысходность. Надежды не оставалось, и, к сожалению, с течением времени состояние Николаса только ухудшалось.

Его лицо было измождено болезнью, а взгляд утратил былую живость. Иногда мне казалось, что он меня не узнаёт. Во мне кипели боль и отчаяние…

И вот я вхожу в комнату и еще не осознаю, что это последние мгновения. Николас окружен врачами, они тактично дают возможность подойти к нему. Я не готова к прощанию. Мои руки дрожат, сердце разорвано в клочья. Слезы комом стоят в горле, но я из последних сил держусь. У его кровати стояли седовласый, статный мужчина и красивая, ухоженная женщина. Я знала, что это родители Ника. Ник очень похож на своего отца. Их взгляды, полные бессилия и отчаяния, открывали страшную истину: не дай Бог никому пережить своих детей.

Николас, тихо прошептал: "Ирис.. подойди ближе". Я подошла к его кровати, поправила подушку, чтобы он смог подняться. Взяла его дрожащую руку в свою, поднесла к губам и поцеловала его ладонь, и мои глаза встретились с его. В этот момент было понятно без слов, что он хочет, чтобы я была рядом с ним до самого конца.

Наши пальцы сплелись в последний раз, словно хотели сохранить это прикосновение в памяти навсегда. Слова застряли в горле, слезы предательски текли по моим щекам. Мое сердце разрывалось от боли, зная, что скоро я потеряю его навсегда.

– Не плачь, Ирис, просто будь рядом со мной. Я ухожу туда, где больше не будет больно, – прошептал он едва слышно. Я прижалась к нему, ощущая его тепло и слабость. Мы просто сидели молча, обнявшись, и время словно остановилось. Ничто уже не может исправить эту несправедливость, этот конец, которого мы оба так боялись.

– Ирис, пожалуйста, поцелуй меня по-настоящему, так, как если бы ты меня любила… – Его силы были на исходе.

Я прижалась своими губами к его губам с нежностью, переполнившей меня. В этот миг я почувствовала его последний вздох и просто представила, как душа Ника отправляется в бесконечное путешествие. Но я знала, что его любовь останется со мной навсегда, как свет во тьме, как нить, связывающая наши сердца навечно.

Теплая мужская рука по-отечески приобняла меня за плечо.

– Не плачь, девочка, он покинул нас счастливым, – тихо произнес мужчина. – Взгляни на его лицо. Ты подарила его душе покой. Спасибо тебе.

Мне не хотелось ни утешений, ни разговоров. Я молча вышла из комнаты и заперлась в своей, где наконец могла позволить себе дать волю слезам.

Через несколько дней меня посетил юрист, и я подписала все необходимые бумаги. Это был прощальный подарок от Николаса. Адвокат вручил мне письмо, а затем в комнату внесли несколько огромных, тщательно упакованных коробок. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы их вскрыть.

Я была очень удивлена, когда узнала, что это его картины, и, согласно документам, теперь они принадлежат мне. Я уже видела четыре из них – это городские пейзажи Токио. Однако последняя картина стала для меня настоящим откровением и потрясением. На ней я увидела себя в образе Одиллии «Чёрного лебедя».

Балерина стояла среди осколков, которые ранили ее нежные ноги до крови. Она выглядела одновременно хрупкой и сильной, её поза выражала страсть и страдание. Грация её движения проникала сквозь холст и достигала моего сердца. Разрушенные иллюзии красоты и идеальности создавали атмосферу глубокой тревоги и тоски.