Я подумал про черносмородиновый сок на дорогом ковре и сглотнул.

– Спасибо, что пригласили, – пробормотал я, выдавил короткое «пока» для Мейсона и вышел на гравийную дорожку вслед за папой.

Всю дорогу домой он расспрашивал меня, чем мы занимались. Я сказал, что Мейсону очень понравился мяч-попрыгунчик, и папа похлопал меня по спине.

– Видишь, Коул? Простой подарок может оказаться даже лучше дорогого.

Ещё я рассказал ему про кинокомнату и мультфильм с койотом и птицей. Папа рассмеялся и заметил, как он рад, что нам было весело. Тогда я решил не упоминать про черносмородиновый сок.

Мейбл постоянно что-нибудь роняла и проливала, но мои родители совсем не сердились. Только я подозревал, что мама и папа Мейсона отнесутся к этому по-другому. Оставалось надеяться, что ему не слишком сильно влетит за пятно на ковре.

Первое, о чём я подумал следующим утром, было пятно на белом ковре в доме Мейсона. Если от моих родителей потребуют возместить ущерб, заплатить им будет нечем. И я не смогу помочь – карманных денег у меня нет.

Я встал с кровати и поёжился. Кажется, обогреватель опять барахлил. В комнате у меня было холодно и свежо, совсем как на улице. Я поспешно надел носки и набросил домашний халат. Он был мне мал, и рукава доставали только до локтей.

Я спустился на первый этаж и увидел, что мама ещё дома. Обычно она уходила на работу до того, как я просыпался.

– С добрым утром, солнышко, – сказала она. – Я немного задерживаюсь. Возьми себе хлопья на завтрак. Только всё не высыпай, оставь на потом, ладно?

Я достал из шкафчика миску и насыпал в неё коричневые хлопья. Их вывалилось слишком много, и я вернул несколько ложек обратно в пакет.

Мама наблюдала за мной, ломая пальцы. У меня оборвалось сердце. Похоже, родители Мейсона уже ей позвонили и пожаловались на испорченный ковёр.

– Что-то случилось? – спросил я, изображая саму невинность.

Мама глубоко вдохнула, как бы собираясь с силами, и ответила:

– Боюсь, ничего хорошего, Коул. Музей закрывается. Скоро я останусь без работы.

– Что?! Как?

Я посмотрел на маму. В глазах у неё блестели слёзы. Мне сразу стало не по себе. Откуда мы возьмём деньги на счета и на еду, если мама потеряет работу? Мы и так еле перебиваемся!

– Посетителей слишком мало, – объяснила мама. – Мы с доктором Сабиной всегда знали, что рано или поздно музей закроется, но надеялись оттянуть этот момент, насколько возможно.

Кроме мамы и Сабины, в музее никто не работал. И доктором Сабину называли не потому, что она умела лечить больное горло и переломы. Она была доктором исторических наук.

– А как же все ваши мероприятия? – спросил я. – «Встреча с египетской мумией» и «Секреты работы геолога»?

Это всё были выставки и квесты, на которые приглашали детей во время летних каникул.

– На них мало кто приходил, Коул, – со вздохом ответила мама. – И неудивительно. Денег на рекламу у нас не было. Откуда люди узнают, что наш музей полон удивительных экспонатов, если никто им об этом не расскажет?

А что обиднее всего, маме безумно нравилось там работать. Она собиралась изучать историю в университете, но уже в восемнадцать лет у неё появился я, и времени на учёбу не осталось. Когда я был ещё малышом, она ходила в местный музей и добровольно помогала, бесплатно. У неё так хорошо всё получалось, что ей дали подработку. А после того как родилась Мейбл, ей предложили полную ставку, и тогда папа ушёл со своей работы, чтобы приглядывать за детьми.

– Что же мы будем делать, мам? – спросил я. – Как мы будем жить, если ты потеряешь работу?