Вдруг у Хью зазвонил мобильный, и он ушёл в соседнюю комнату, затворив за собой дверь.

Тамара опустила взгляд на мою обувь. Я поспешно снял кроссовки и поставил на чёрный поддон у входа.

– У тебя пушистые носки? – спросила Тамара. Я пришёл в красных носках с узором из весёлых пухлых Санта-Клаусов, хотя на дворе стоял октябрь. – С них пух не сыпется?

Я хотел ей ответить, что понятия не имею, когда в прихожей появился Мейсон. Он пронёсся по ковру, как по ледяному катку, и чуть в меня не врезался.

– Коул! – радостно воскликнул он. – Ты уже здесь! А я не слышал, как в дверь позвонили. Всё в порядке?

Я кивнул и широко ему улыбнулся. Тамара ещё раз взглянула на мои носки, прошептала что-то Мейсону на ухо, похлопала его по плечу и ушла в дальнюю комнату.

– С днём рождения, Мейсон, – сказал я, протягивая ему мяч-попрыгунчик, и огляделся, высматривая гору подарков, в которой можно было бы его спрятать.

– Спасибо! Потом открою.

Он положил мяч на стол рядом с фотографией своих родителей на тропическом пляже, выдвинул ящик и достал какие-то синие пластиковые пакетики. Смял их и бросил мне. Они упали на пол.

– Вот, надень, – сказал Мейсон.

Я наклонился и поднял их с пола. Это оказались бахилы, вроде тех, которые выдают в бассейне или больнице. Они напоминали шапочки для душа на резинке. Я заметил, что Мейсон и сам в таких же, но растерялся на секунду, потому что не сразу понял, зачем они мне. Наверное, чтобы на белом ковре не остался красный пух с носков? Я сел на коврик у двери и натянул бахилы на ноги.

– Сначала в них как-то неудобно, а потом привыкаешь, и скользят они хорошо, – заметил Мейсон. – Мне однажды удалось доехать от кабинета до кинокомнаты.

Я всё ещё возился с бахилами. В доме стояла полная тишина. Куда делись все гости?

– А что, автобус из «Королевства восторга» ещё не приехал? – спросил я.

Мейсон почесал затылок.

– А, точно. Я же собирался тебе сказать… Мама с папой разрешили пригласить только одного друга, и я выбрал тебя. Больше никто не придёт, извини.

– О… – протянул я.

Я выпрямился. Синие бахилы шуршали на мягком ковре. На таких праздниках я ещё не бывал. Мейсон смотрел себе под ноги и водил носком по белым ворсинкам, отчего получался забавный свистящий звук.

– Мейсон, я не ослышался? Ты сказал «кинокомната»? – спросил я.

Он медленно поднял голову и просиял.

Дом был совершенно невероятный. Мейсон показал мне кинокомнату с десятью креслами с откидными спинками, игровую комнату с разными приставками и спортзал (по виду и по запаху свежести казалось, что им ещё ни разу не пользовались). Ещё у них был винный погреб, но туда нам запретили спускаться. Потом мы зашли во вторую гостиную, которую Мейсон назвал «салоном», и из неё открылся вид на задний двор. Я увидел блестящее баскетбольное кольцо на террасе, а за ним – широкую зелёную лужайку. Трава казалась такой же мягкой, как толстые ковры в доме. В стороне я заметил большие футбольные ворота.

– Ух ты, какой у тебя двор огромный! – воскликнул я, не скрывая своего восторга. – Даже ворота есть! Хочешь, поиграем?

– Ой, боюсь, не получится. Газон недавно подстригли, – ответил Мейсон.

Я посмотрел на густую зелёную траву. У меня создалось впечатление, что на газоне не только в футбол никогда не играли – по нему вообще не ступала нога человека.

Мы зашли в спальню Мейсона, с огромной кроватью, гамаком и личной ванной.

– Вот тебе повезло, – сказал я, вспоминая свою холодную комнату с потёртым ковром и матрас с пружинами, которые впивались в рёбра.

Я сел в гамак и покачался вперёд-назад. Я бы всё отдал за то, чтобы жить в таком доме. Это было самое потрясающее место из всех, где мне доводилось бывать.