– Точно не было. Но как ты успевала? Если всё посчитать так часов в сутках не хватит на всё это.

– Хватало же. Я привыкла к такой нагрузке настолько, что, когда в институт поступила, изнывала от безделья.

Ната протянула ему рубашку:

– Вот. Цела твоя петеличка.

Как ей хотелось сейчас приложить ладонь к его груди, ощутить тепло, погладить курчавые волосики, но разве девочке можно это делать до замужества? Она смотрела на него и молчала, а он читал в её глазах: «Мои руки прикасались к твоей рубашке, и через неё будут они прикасаться и к твоей груди, будут гладить её и ласкать, согревать теплом моей любви».

Он взял рубашку, приложил к груди и посмотрел на Нату с такой нежностью, которую она ещё не наблюдала не только в его взгляде, а вообще ни в одном взгляде. Это смутило её.

– Пе-е-те-е-ли-и-чка, – произнёс медленно, по слогам, губами, сложенными для поцелуя, растягивая гласные, как бы упиваясь поцелуем, источая необыкновенную нежность. С тех пор эта сакральная «пе-е-те-е-ли-и-чка» обозначала поцелуй и даже что-то большее.

«Пе-е-те-е-ли-и-чка», – произносил он заманчиво обволакивающим голосом, устремляя на неё затуманенный, хмельной взгляд.

«Пе-е-те-е-ли-и-чка» – отвечала она, задыхаясь от прилива чувств.

Теперь он носил всё время эту рубашку на голое тело и никогда не снимал (только за редким исключением). Он действительно ощущал ласкающее тепло и лёгкое прикосновение её пальцев. Они опускались всё ниже и ниже, до тех пор, пока не восставал его «ёжик». Он называл его «ёжиком». Почему? На то были свои причины. Считал, что он окружил себя иголками, защищаясь от девчоночьих взглядов. И ему это удавалось. Ни один взгляд не проник сквозь частоту иголок. Он оставался неуязвим и спокоен, величественно спокоен, и это иногда даже пугало Володю. Он начал думать, что «ёжик» вообще не реагирует на женщин. Но он не реагировал и на мужчин. И только Нате с первой встречи удалось расшевелить его и… опали иголки. Это было неожиданно и удивительно. Неужели он сбросил свою броню? И это смогла сделать эта девчонка, вернее её взгляд, который таки пробился сквозь выставленный частокол. Ему хотелось проверить это ещё и ещё, убедиться, что это не случайное явление. И тогда, в тот первый день он пошёл за ней следом и стал на соседний ряд. Они собирали кукурузу. Он быстро собирал на своём ряду, а потом возвращался по её ряду и шел ей навстречу. Никто не мог его ни в чём заподозрить: сильный пол помогает слабому. Но он-то знал, что, приблизившись, получит от неё взгляд благодарности. Это ему и надо было. Достаточно было взгляда, и «ёжик» шевелился, и с каждым разом становился всё смелее и смелее, а потом стал наглеть. Как же долго он ждал этого! Ему двадцать лет, а «ёжик» до сих пор был холостяком. Наконец-то он выбрал себе подругу. И как с этим теперь быть? Надо как-то дать ей понять, может быть, и она испытывает что-то подобное, ведь в её взгляде есть то, чего он не замечал ни у одной девчонки. Надо действовать. А как? Он не встречался ещё ни с одной девчонкой и не знал, как и когда подойти, что сказать. В тот вечер он только об этом и думал, и ничего не мог придумать, а просто пригласил на прогулку.

Они вместе читали «Триумфальную арку» Ремарка, лёжа на траве рядышком, опираясь на локти.

… «На белом столе лежало то, что несколько часов назад было надеждой, дыханием, болью и трепещущей жизнью. Теперь это был всего лишь труп…» Нату охватил леденящий душу ужас: её могла постичь та же участь, но Бог миловал. Как-то раньше она не задумывалась над этим, а если бы она «подхватила»… ей даже сейчас стало жутко. Через что бы ей пришлось пройти?! Она откинулась на спину.