– А что написано? – пыталась разглядеть Алма орнаментальную вязь-надпись на тулове казана.

– В центре – «Будь благословен». А чуть дальше, написаны слова мастера: «Сделал бедный раб, нуждающийся в Аллахе Всевладеющем, мастер Абд ал-азиз, сын мастера Шараф ад-дина Тебризи». В нижней части 22 раза повторяется на арабском языке «Власть принадлежит Аллаху».

– Вы знаете арабский?

– Нет, я не знаю арабского, – покачала головой паломница. – Но я так научилась понимать вязь и вникать в суть слов. И они отдаются в моей душе. А этого достаточно.

Наконец, паломница, видимо насмотревшись на казан, засеменила дальше, шаркая калошами по мраморному полу.

– Кстати, этот мавзолей построен Железным Тимуром. И казан привез он. Тот самый Тимур, строитель и покровитель зодчих, когда-то разрушивший Сарайчик18. Разрушив одно, он, получается, построил другое, – задумчиво покачала головой Шолпан тате. – Впрочем, в этом мире ничего не бывает однозначным.

Они пошли по длинному коридору, полному посетителей.

– Скажи, а кем ты работаешь доченька?

– Я работаю библиотекарем.

– О, это благородная профессия. Хранитель мудрости, защитник письмен, – одобрительно покачала паломница головой. – Здесь ведь тоже была древняя библиотека. Она примыкала к главному залу с запада, возле так называемого малого дворца. И в книгохранилище были древние рукописные книги. Там работали переписчики, задачей которых было обновление старых, ветхих книг. А еще, там же была канцелярия казахских ханов.

Алма равнодушно оглядела стены, где ничего не напоминало о библиотеке, и последовала за спутницей в малый зал. Внутри был постелен зеленый ковер, на котором расположились паломники, молча слушающие читающего молитву священнослужителя. Алма и Шолпан тате тоже присели на ковер у входа и притихли, слушая мелодичную молитву.

Алма была равнодушна к религии. Иногда, излишняя религиозность ее даже пугала и раздражала. И она с неприязнью смотрела на женщин в хиджабах и бородатых мужчин, которых стало много в ее городе. Они держались обособленно и вели себя, словно чужаки, увеличивая к себе антипатию. Ей вообще претило любое проявление религиозности. И когда кто-то начинал говорить о религии, она всегда отстранялась, стараясь держать дистанцию от всего, что касается духовности. Но Шолпан тате, несмотря на то, что тоже была одета религиозно, вызывала у нее симпатию. В ней были притягательная мягкость и жизненная мудрость. И о своей любви к Богу она рассказывала от сердца, пронося слова через себя и свой жизненный опыт, не манипулируя лишь догматическими формулами.

Верила ли Алма в Бога?

Она нечасто об этом задумывалась, но сейчас под звуки молитвы она скорее сказала бы «да», нежели «нет».

Скорей да, ведь в душе она часто к нему обращалась. Но не к богу определенной религии, а к абстрактному, всеобщему и, как написано на том казане, Всевладеющему Богу.

Там, в Алматы, так мало места для религии, что она почти не пересекалась с ней. Но здесь, в этом зале, ее неожиданно заворожил речитатив имама, и она зачарованно слушала его голос, пытаясь уловить в незнакомых словах некое понимание. И даже невольно подалась вперед, чтобы лучше услышать непонятные слова. Может в этом месте действительно есть сила, которая приближает тебя к Богу?

– Как божественно он читает! – прошептала Шолпан тате. – Говорят, он учился в школе хафизов19.

Как только имам закончил читать молитву, в зале началось протяжное: «Амин»! И прихожане снова разбрелись по узким коридорам. Шолпан тате, поблагодарив священнослужителя за великолепное чтение, вышла с Алмой из зала, и они снова пошли по коридору, рассматривая гробницы, установленные внутри мавзолея.