Только белье было свежим, а на крючках в ванной висели такие же свежие полотенца. А из широкого окна открывался потрясающий вид на свежие снега. И на бухточку с маленьким замерзшим причалом. Давненько я не видела такой красоты.

– И почему фрау Аглая не представила нас этому странному человеку?

– Много чести – представлять обслуживающий персонал, – я с трудом оторвалась от умиротворяющего пейзажа.

– Так нас посчитали обслуживающим персоналом?

– Ну, если быть до конца откровенными, это соответствует истине.

– У вас, русских, столько комплексов… И вы так любите самоутверждаться за чужой счет. А это некрасиво, очень некрасиво…

– Тогда зачем вы согласились ехать сюда? Сидели бы в своем Мюнхене и не зависели бы от капризов вздорной распоясавшейся старухи. – Я все еще была зла на Аглаю. Я совсем не так представляла себе эту поездку. – Как вы когда-то утверждали – климактерички с причудами.

– Я прошу вас, Алиса! – Райнер поморщился. – И потом, она пригласила. Я не мог отказаться. Я никогда не отказываю женщинам.

Кто бы сомневался! А еще эта чертова не закрывающаяся ванная!..

– У нас целый час. Чем будем заниматься?

Немец устроился в кресле поудобнее и широко расставил ноги. Не смотри, скомандовала я себе, не смотри – иначе ослепнешь. Навсегда – как от паленой водки. Или на время – как от куриной слепоты. И еще ноги расставил, петух гамбургский. То есть мюнхенский. А «Гамбургский петух» – это совсем другое, это рубрика, которую вела Дашка в «Роад Муви». Возможно, ведет до сих пор. Дарья ведь тоже не устояла: дала этому субчику не глядя, как дают сдачу с бутылки пива. Господи, ну почему…

– Господи, ну почему так происходит? – воззвала я к Райнеру-Вернеру. – Почему любое, даже самое безобидное, слово в ваших устах звучит как пошлость? Почему вы говорите: «Передайте мне соль», а слышится: «Дайте мне, не пожалеете»?

– Кому слышится? – Немец снял валенки и носки. Затем по-собачьи обнюхал и то и другое. И громко вздохнул. И полез в свой дорожный баул – за ботинками.

– Какая разница – кому?!

– По-моему, у вас большие проблемы, Алиса.

Я пропустила вполне прозрачный намек Райнера мимо ушей.

– И не смейте заходить в ванную в ближайшие полчаса. Я буду мыться…

– Это предложение?

– Это предупреждение.

Неуемный Райнер поскребся в дверь через пятнадцать минут – стоило мне только намылить голову.

– Вам что-нибудь нужно, Алиса?

– Ничего, – отплевываясь, процедила я.

– Вы симпатичный человек. И неглупый, как мне кажется, – он подбирался ко мне издалека, знаю я эти штучки! – Почему вы на нее работаете? Неужели не могли найти более подходящее место? Она ведь вами помыкает. Лишает индивидуальности.

– Не ваше дело, – я вооружилась зубной щеткой на случай внезапной атаки. Но Райнер-Вернер не делал никаких попыток ворваться в ванную, и совершенно неожиданно…

Совершенно неожиданно я почувствовала легкое разочарование. В том, что Бывший сделал мне ручкой, была и моя вина. Сексуальности и шарма во мне не больше, чем в хозяйственном мыле. Чем в рулоне туалетной бумаги. Чем в ножном электроприводе швейной машинки. Даже Райнер-Вернер, готовый покрыть все, что угодно, включая комнатные тапки и ручной эспандер, не испытывает ко мне ни малейшего интереса.

С возрастом это будет только усугубляться.

И Аглая для меня – спасение. Она неуязвима для сексуального экстремизма, под ее сенью я пережду самый солнцепек и спокойно перейду к сезону увядания. При условии, что Аглая протянет еще лет двадцать пять – тридцать…

– И все-таки, вы не ответили мне, Алиса.

– Без комментариев…

Продолжения дискуссии не последовало, и за дверью ванной наконец-то воцарилась тишина. Почти кладбищенская. Без комментариев, это точно…