* * *

С 1988—89 год. Слава Райкман, осужденный четвертый раз по статье 162^>1 (разбой), был поставлен смотрящим на ИТК-7/1 по протекции Рената Казанского, с которым по предыдущей ходке Райкман был семейничком. Гудлай, так в шутку кликал Славу Кава за прямую принадлежность к еврейской национальности.

Надо отметить, с ролью смотрящего Слава справлялся стремительно и напористо. За него говорили, мол, делает бродяга себе карьеру.

– Брат, там хуепутало один в отряд третий заехал.

– Что за перец? – поинтересовался Колобок у своего семейничка дяди Вади.

Второму было лет под сраку. Смерть посрать отпустила, а он все не мог соскочить, по лагерям мотался, туберкулез словил хронический.

– Я моляву с воли получил, он – барыга, ханкой да маковой соломкой банковал. Его за эту тему и приняли. Но не в том суть. С этой ямы ширево дочь моя брала. От передэ с год назад…

– Померла?

Дядя Вадя зажмурился.

– Ну, извини, что хочешь от этого? Ее ведь никто не заставлял. Колхоз – дело добровольное.

– Да пойми, Славик, этот перец ее и присадил. Вот этот хуйло спал с ней. Она в тот кон просто ваксу побухивала. А он… Короче, время прошло, она «глухо торчать» стала.

– А где ее «гнилушки» (мозги) были?

– Молодая, и это самое – чувства…

* * *

Девятка гальмонула скатами и скрылась за плавным поворотом коттеджного поселка. Слава включил радио, его настроение заметно улучшилось. Разломаться с утра хорошим «Гариком» (героин) – это удачное начало трудового дня…

* * *

– Слушай, Слава, давай из этого фуцына «армянскую королеву» замастырим (опустить).

– Я уважаю твои отцовские чувства, но за какие заслуги?

– Ну, «поставим его на лыжи» (создать невыносимые условия), подведем ему хуй к носу.

– От меня-то чего хочешь?

– Да только дай добро, чтобы беспределом не обозвали, и не мешай. Я сам исполню. Все по пути, бля буду, Слава.

– Смотри, дядя Вадя, зехерами своими «гнуловку» мне не обеспечь (скомпрометировать).

– Ты же меня еще со столыпинского знаешь.

– Лады, я впрягаться не стану, ну и ты смотри, не влупись…

* * *

Колобок заложил руля, и девятка серая, как его утренние намерения, въехала в поселок городского типа. На самом краю, гордо доминируя над остальными, торчал отштукатуренный коттедж Цыгана. Слава припарковался у кованных ворот и условно профонил клаксоном. В мгновение пустоту за воротами заполнил солидный лай. Баритон принадлежал овчаркам азиатам. Такие четыре теленка дефилируют, звеня кандалами. С ними не забалуешь. Рассказывали, что когда омоновцы брали приступом цыганский особняк, одного из флибустьеров фемиды уронил теленок и разорвал правую ногу.

Слава инстинктивно вжался в спинку сидения. Лай прекратился, но не сразу, азиаты, отходя, огрызались. В воротах появился героиновый джонка.

– Привет труженику теневой экономики, – вышел из машины Колобок.

Цыган ответил любезной взаимностью. – Ну, где твой смысл жизни, разделенный на граммы?

– Заходить будешь?

– Да нет уж, я как-нибудь тут покурю.

– Я их в псарню загнал.

– Береженного…

* * *

В третьем отряде было тихо, лишь в дальнем углу трещали о доску зарики и передвигались фишки. Да еще в пол тона кто-то с кем-то переговаривался. Скрипнула дверь. Вальяжно, как по Бродвею, прошел по коридору цирик-пупкарь. Посмотрел с интересом на играющих в нарды, а после, что-то вспомнив, ретировался.

Сергей уселся на своей панцирной шконке и тихо, стараясь не раздражать тишину, перелистывал глянцевый журнал. Вокруг этого молодого человека за последние две недели обстановка раскалилась до температуры домны. Создавались все условия для его подводки. Сначала сели играть в карты подле него. По ходу игры предъявили парню, что, якобы, тот «шнифты в стиры пилит» (в карты смотрит).