«Вешние Воды». Надо же! Оказывается, там ещё в моде Тургенев, к которому мы со школьных лет питали отвращение (как, впрочем, и к Толстому, Островскому, и иже с ними). Он надеется вернуться на сцену, а пока работает на радио – там больше платят. Кроме меня, у него есть три особых друга в Москве (это – уже для органов), с которым он также поддерживает связь. Потом к Мартину пришёл успех. Я узнал об этом много позже.

Лето 1962 года пролетело в сумятице рабочих будней в «Интуристе», где мне доверили, по первости, работать с «индивидуалами», т.е. отдельными туристами, а не с группами. Это были, в основном, богатые супружеские пары из «капстран», которые вежливо выслушивали мои откровения о «Ленинграде – Городе Трёх Революций», а в Эрмитаже стремились, прежде всего, «отметиться» у импрессионистов, в связи с чем мне часто приходилось менять экскурсионные маршруты по музею. Однажды мне попался американский конгрессмен, или сенатор, не помню, по имени Дэвис, который прикатил в Союз с семьёй на собственном «линкольне». Это было настоящее чудо автомобильной техники, с автоматически открывающимися окнами, поднимающейся крышей и странным набалдашником на руле, который сенатор лениво покручивал, обгоняя машины. Лимузин был таким длинным, что нам стоило большого труда развернуться на Невском проспекте. Во время остановок по ходу экскурсии мы выходили из машины для фотографирования, и это было предметом моего особого беспокойства, потому что вокруг тотчас собиралась толпа народу, и я боялся, как бы что-нибудь не спёрли. Этот сенатор, в благодарность за мои «труды», пообещал мне прислать какой-нибудь сувенир из США, и я, уж не знаю почему, попросил его прислать мне пластинку его однофамильца Майлса Дэвиса, что он и сделал пару месяцев спустя. Так я оказался владельцем редкого диска выступления знаменитого джазового трубача в клубе «Блэкхок» в Сан-Франциско, вдобавок к двум другим сокровищам современного джаза, которые он вложил в бандероль: пластинке «Тайм Аут» Дэйва Брубека и «Голубой Рапсодии» Дж. Гершвина в исполнении знаменитого Дж. Бернстайна. К сожалению, их настоящей ценности я тогда не представлял. Пластинки пошли по рукам и были сильно подпорчены.

В том году мне крупно повезло: предложили оформиться переводчиком в «одну из развивающихся стран». Последовало длительное и довольно нудное оформление: партбюро факультета, партком ЛГУ, потом ещё где-то в городе пришлось отвечать на вопросы. Но я прошёл все инстанции и 1 января 1963 года вылетел переводчиком английского языка в Индонезию. «Сбылась мечта идиота». Это было совсем не то, о чём мечталось, ибо «курица не птица, Индонезия – не заграница», но все же «лучше синица в кулаке, чем журавель в небе». В то время Индонезия находилась в «красном поясе», под эгидой СССР и Китая. В стране шло повсеместное расслоение: «низы» объединились под знаменем местных (китайских) коммунистов, а «верхи» с надеждой смотрели в сторону США. Президент Сукарно, «Бунг Карно», как его тогда называли, доживал последние дни. Назревал переворот по «китайскому сценарию», но произошло всё по-другому: власть захватили высшие военачальники, которые расправились с коммунистами единственным понятным им способом – с помощью массовых расстрелов (слава богу, к тому времени я уже был в Союзе). Я тогда работал в группе наших военных специалистов, обучавших «индонезов» обращению с нашим оружием, сплошным потоком, идущим в страну. То ли от плохого питания, то ли от нервного истощения, у меня появились неприятные боли в желудке и, проконсультировавшись с нашим врачом, я попросился домой раньше намеченного срока. Это было не очень хорошо «для моей дальнейшей карьеры», как мне объяснили в миссии, но задерживать меня не стали, и в августе того же года я навсегда покинул «страну тысячи вулканов» на теплоходе «Моисей Урицкий», который вышел из порта Сурабая, держа курс на Владивосток. Через неделю мы пересели на поезд, который промчал нас через всю Россию в Москву. Ну, а там уже и до дома было рукой подать.…