Вика лежала на кровати в больничной палате. Она вспоминала прошедший день своего рождения и анализировала свои ошибки, убеждаясь в том, что поторопилась разлучить Семена и Татьяну. Если бы она ещё хотя бы пару месяцев окружала Семена повышенным вниманием и лаской, то тогда бы он сам решился на перемены в своей жизни, а так она категорично поставила его перед фактом и не учла привязанности супругов друг к другу, ведь их семейный стаж был слишком большим, чтобы так просто всё перечеркнуть. Все свои ошибки Вика списывала на повышенные эмоции по поводу своей беременности. Ей так хотелось всё и сразу.

Она раз за разом прокручивала в голове события прошедших дней. После работы она вернулась домой и занялась ужином, надеясь, что Семен все-таки придет. Настроение у нее было испорчено ещё на работе, когда коллеги проигнорировали её с поздравлением и молча поприсутствовали на церемонии вручения ей подарка от руководителя. На этом всё и закончилось. Вика успокоила себя тем, что «ей с коллегами детей не крестить», поэтому не стоит расстраиваться, но за ними она усилит свой контроль.

Около девяти часов вечера, сидя за накрытым столом в новой блузке, которую подарила ей Татьяна, она поняла, что ждать ей больше некого.

– Опять одна, – вслух проговорила она с внутренним надрывом в голосе и, поглаживая по холке пса, который положил ей морду на колени, добавила: – Только ты меня любишь.

Слезы брызнули из её глаз, и она позволила себе порыдать, что было для нее большой редкостью. Последний раз она так плакала на похоронах бабушки, но это было несколько лет назад. Выпустив через слезы напряжение, она протерла салфеткой испорченный макияж, стукнула кулаком по столу и почти крикнула:

– Хватит ныть. Они так просто от меня не избавятся.

В этот момент кто-то позвонил в дверь, Лорд громко залаял, а Вика побежала к двери. Открывая её, она надеялась увидеть Семена, но на пороге стояла мама с двумя большими сумками.

– Доченька, здравствуй, милая, прости, что так поздно. Рейсовый автобус сломался, и мы три часа простояли на трассе. Я тебе гостинцы привезла.

Мама стояла перед дочерью и любящим взглядом обнимала её. Она готова была даже сердце свое ей отдать, поэтому не замечала, как менялось выражение лица её девочки. Оно из милого и привлекательного постепенно превращалось в злое и жестокое. А мама, Елизавета Сергеевна, продолжала смотреть на свою дочь с любовью. Эта простая женщина, которая уехала из этой квартиры в деревню к своей матери, чтобы не мешать Вике устраивать свою личную жизнь, стояла сейчас перед ней вся такая маленькая, сухонькая, в простом сером пальтишке, в коричневых ботиночках и платке на голове, из-под которого выглядывали пряди рано поседевших волос.

– Ты зачем приехала, кто тебя звал? – сорвалась на крик Вика.

– Извини, если не вовремя. У тебя гости, наверно? Я не буду мешать. – Мамины светлые глаза, тоже, наверно, поседевшие со временем, заслезились.

– Нет у меня никого. Проходи, – смягчилась дочь. – Сумки поднимать не буду. Я беременна.

– Доченька, доченька, конечно, конечно, я сама, – улыбаясь, засуетилась Елизавета Сергеевна.

Она затащила сумки в квартиру и присела на пуфик отдышаться. Лорд стал обнюхивать поклажу, и Вика отогнала его. Она любила маму, только никогда ей об этом не говорила. Ей хотелось быть такой же доброй и ласковой, как мама, но она не могла согласиться с её бесцветной и простой жизнью. В дочери всегда пробуждался протест против мамы, когда она общалась с ней. И сейчас она боролась с собой. Ей хотелось прижаться к родному человеку и поплакать. Рассказать о своей душевной боли, но она останавливала свои порывы и ворчала на нее, выискивая, к чему придраться.