(Я не выслеживаю)
Амади поднимает полную корзину с рыбами, идет к хижинам. Хижины круглые, а в середине дыра, чтобы дым от костра выходил…
– Саалиндж!
Это Амади.
Вот он, с корзиной рыбы.
– Ты смотри, какого я тебе поймал…
Саалиндж делает вид, что смотрит…
…вонзает кинжал…
…вода реки становится алой, а в темноте не видно, что алая…
Тут есть ожившие мертвецы.
Тут, в лесу.
Ух, страшные.
Людей едят.
Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.
Саалиндж идет к хижинам.
Там Годлумтакати ждет, сидит у костра.
И Бамидел выходит, берет Саалиндж за руку, говорит – следуй за мной домой.
Саалиндж входит в хижину.
Показывает окровавленный кинжал.
Годлумтакати одобрительно кивает, – молодец. И сажает подле себя Саалиндж, и вонзает зубы ей в шею, зубы у Годлумтакати белые, острые, крепкие…
Тут есть ожившие мертвецы.
Тут, в лесу.
Ух, страшные.
Людей едят.
Но вы не бойтесь, не бойтесь. Тут есть и те, кто сдерживают всякую чертовщину, и другие есть, которые возьмут вас за руку и домой отведут из темного леса, и все хорошо станет.
– Ну, знаете… вот вы меня прямо огорошили вопросом своим, как мы имена подбираем… С именем и ошибиться легко… Вот назовем человека Годлумтакати – сдерживающий колдовство – а он умрет, а потом из могилы восстанет, людей жрать будет… А бывает назовешь – Амади, восставший мертвец – а он отродясь никаким мертвецом не был, вообще парень молодец, девка какая-то заблудилась в лесу, так он не побоялся, ночью её искать пошел, выискал в джунглях, за руку взял, говорит – иди за мной домой…
Так что всякое бывает…
Русско-теневой
– Это еще что?
Это я говорю.
Сегодня.
Смотрю на непонятные закорючки на листе, н-да-а-а, этого остолопа учить только портить, всё равно не понимает ни хрена…
– Словарь составляю…
– Какой еще словарь?
Ну, конечно же, если учитель оставил двойную. перспективу опробовать, что надо делать? – пра-авильно, словарь составлять, что же еще, пошла она, перспектива эта, далеко и надолго…
– Какой еще словарь?
– Русско…
Мне кажется, я ослышался. Да не кажется. Ослышался.
– Какой?
– Русско…
Точно, с катушек парень съехал.
– А с перспективой работать на хрен надо?
Смотрит на меня, бескровное лицо, глаза стеклянные.
– Но вы же… сами велели…
Смотрю на него, точно чокнулся парень, ладно, чокнулся и чокнулся, мне-то что…
– Бить буду.
Это я говорил.
Вчера.
– Бить буду.
Смотрит на меня, бескровное лицо, глаза стеклянные.
Нда-а, такого учить, только портить, всё равно не понимает ни хрена…
– Вы что с тенями делаете? Вы что с тенями делаете, позвольте узнать?
– А… а что?
– А то… вы на свои тени посмотрите, да не на свои, а вон, что вы намалевали тут… язык тени не выражен, и вообще…
– Язык тени?
– Ну да… Ну чего скисли, чего скисли, думали, пришли сюда – и бац, Мону Лизу за полчаса накалякали? Ничего, ничего, я тоже такой был…
– Бить буду.
Этого я не говорю.
Сейчас.
Прохожу по коридору мимо бесконечных рядов картин, прислушиваюсь к шепоткам, шорохам, кажется, что что-то шевелится на полотнах, следит, перешептывается…
Что?
– Бить буду.
Это я скажу.
Завтра.
Когда позвоню ему и скажу:
– Бить буду.
А потому.
Нечего на уроки опаздывать.
Нечего.
– Вы где ходите, позвольте узнать, вы где ходите, а? вас сколько ждать можно?
– Да вы… да вы даже представить себе не можете, что они говорят!
– Кто говорит? Что говорят?
– Они мне сказали… сказали…
Тишина. Телефон упадет. Его телефон. Там. На другом конце про… то есть, нет никакого провода…
Что-то екнет в сердце, я поспешу через вереницу коридоров мимо бесконечных рядов картин, где этот придурочный живет, вроде как здесь… точно… здесь…