– И что мне, по-вашему, делать со всей этой информацией? – недоумевала Лена. – Кому жаловаться, куда бежать? Вы можете мне прямо сказать, от чего лечат Настю? И что у неё за способность такая? У этого есть название?

Лидия Михална насупилась и сказала:

– Я не знаю ни о какой болезни. Кроме того, что девочка абсолютно глуха.

– Вы уверены?!

– Можете не сомневаться. Я много наблюдала за ней на этой неделе, и я убеждена, что Настя глуха, как пробка. Я проверила это при помощи системы громкоговорителей. Она ни разу не отреагировала на звук, если рядом не находился другой человек. При всём этом, девочка легко угадывает потребности других, быстро перенимает чужие привычки и сильно меняется в зависимости от того, кто находится рядом с ней. Я думаю…, – Лидия Михална откашлялась. – Я предполагаю, что у Насти какая-то форма телепатии, которую она не контролирует. А стыд, который мы испытываем, вступая с ней в контакт – это побочный эффект от взгляда на самих себя со стороны. Если её силы будут расти…

– Вы сошли с ума, – заключила Лена и пошла в сторону дома.

– Она феномен! – кричала ей вслед Лидия Михална. – Убедитесь сами! Поставьте в её комнате скрытую камеру! Посмотрите, чем эти люди там с ней занимаются!

– Придёте ещё раз, вызову санитаров! – бросила через плечо Лена и направилась в ближайший магазин электроники.

Темнело. Следующий посетитель явился около четырёх часов вечера. На вид это был какой-то маргинал. В ушах и носу серьги, выбеленные волосы, джинсы с потёртостями, куртка не по погоде. Как он там не умер от холода?

– Я на машине, – сказал он.

– М?

– Ну вы так смотрите, я подумал, что вас удивляет мой внешний вид.

Лена поджимает губы, не зная, что ответить.

– А вы, Степан, кем будете?

– Когда вырасту? – шутит посетитель.

– Не похоже, что это произойдёт, – едко замечает Лена. – Но я не об этом. Сегодня у нас были педиатр и психолог. А вы кто?

– Я Настин учитель музыки.

– Да что вы говорите? Интересно как! Ну проходите тогда. Музицируйте. Мы с удовольствием послушаем.

Только теперь она впускает его в квартиру. Он расшаркивается на коврике и разувается. Как и предыдущий мужчина, он попросил не беспокоить их во время занятий.

– Ей нельзя отвлекаться, иначе пропадёт терапевтический эффект. Поэтому ни в коем случае не заходите в комнату.

– Что – и чаю предложить нельзя?

– Чаю, говорите? Нет. Но спасибо.

На протяжении всего занятия из детской не донеслось ни одной ноты, то есть вообще ничего такого, что можно было бы счесть музыкой; разве что в глухом топоте и скрипе стульев таилась какая-то ритмическая идея, но если она там и была, от Лены эта идея ускользнула.

– Что за музыкой такой вы занимались? – спрашивает Лена, когда Степан вышел из Настиной комнаты. – Я ничего не слышала.

Степан бросает короткий взгляд налево, берётся надевать ботинки и говорит:

– У Насти повреждён слух. Мы используем специальные наушники для занятий.

– Но вы даже не разговаривали с ней!

– А вы подслушивали?

– Даже глухие издают хоть какой-то шум! Здесь стены картонные!

– Я общаюсь с ней в мессенджере.

– Где?

– В "Телеграме", – сказал Степан, закончил с обувью и встал. – Прошу вас, не надо больше вопросов. Я не хочу потерять эту работу. Мне отлично платят за то, что я делаю, и в моём договоре есть пункт про корпоративную тайну, к нарушению которого начальство относится чрезвычайно чувствительно. Мне сказали, что вы не будете задавать лишних вопросов. Вижу, что меня дезинформировали. Давайте не будем мешать друг другу жить, хорошо?

И он выскочил за порог раньше, чем Лена успела что-то сказать.

Позже вечером пришёл куратор из центра ювенальной юстиции. Её звали Елизавета Сергевна. Это была приятная женщина с лицом хохотушки. Она прошлась по комнатам, посмотрела, как Настя играет в "Фоллаут", и спросила, как идут дела в семье.