Катю я, конечно, в конце концов поцеловал. Но все сделал неправильно, потому что, когда дело касается любви, правильно получается только экспромтом. А я готовился. Ведь меня так учили: чтобы что-то получилось, надо обязательно готовиться!

Хочешь получать хорошие оценки – готовься. Хочешь поступить в институт – готовься! Хочешь хорошо выступить на конкурсе самодеятельности – готовься!

Готовься! Готовься! Готовься!

Готовиться хорошо, не готовиться – не хорошо.

Такая логика. Железобетонная, как учебник по математике.

Только вот нам как-то позабыли объяснить, что любовь – это как раз такая история, в которой побеждает только экспромт.

Потому что жизнь – это спектакль: учи роль, готовься к выходу, выбери правильного режиссера и постарайся попасть в правильную пьесу.

А любовь – море. Стихия. Свобода то есть.

Нырнул – плыви. Не умеешь плавать? Тони. Там на дне – тоже масса всего интересного. Живи, короче, в этой стихии. Не готовься, а живи.

Кто про это скажет? Кто объяснит?

Да никто!

Чему нас только не учили! К чему только не готовили! На уроках гражданской обороны даже объясняли, что делать на случай ядерной войны.

А с любовью оставили один на один. Никто ничего не объяснял. Ужас какой! Ничего про любовь не рассказывали, не советовали, не разъясняли… Ничего!

Вот я и готовился к этому поцелую. По привычке. Представлял, как это все будет. Такой разыгрывал спектакль…

А потом…

…Почему в юности мне всегда было страшно прикоснуться к девушке? И почему потом прошло?

Потому что в юности каждое любовное поражение означает фиаско окончательное и бесповоротное. Проиграв одной, ты поиграл всем, и, что самое ужасное, – навсегда.

А когда вырастаешь, нет никаких фиаско. Просто случай, досадный эпизод, казус… Пройдет, в общем.

В юности кажется: обида, поражение не пройдет никогда.

Вырастаешь и понимаешь: пройдет. И не такое проходило.

Потому в юности любая попытка завязать что-то с женщиной – решающая. Но чем больше в жизни таких попыток, тем все менее и менее решающими представляются они…

Был вечер. Я провожал ее к подъезду. Она шла чуть впереди.

И на меня нашло что-то. Наверное, это была страсть. Или любовь. Умные психологи знают разницу, я – нет…

Я положил руки ей на плечи. Катя остановилась. Я развернул ее и уткнулся зубами в ее полуоткрытый рот.

Катя расхохоталась!

Она смеялась своим единственным смехом. Не высокомерно. Не обидно. Просто весело и по-детски.

– Ты что? – спросил я и снова попробовал ее поцеловать.

Она ответила на поцелуй, но тут же снова рассмеялась.

Я совершенно не знал, что мне делать.

Катя вдруг посмотрела на меня серьезно, даже, пожалуй, чересчур, погладила рукой мое лицо и произнесла тихо:

– Хороший ты.

Потом она расхохоталась и побежала к подъезду.

Помахала мне рукой и исчезла за легкой дверью. Тогда ведь еще не было железных дверей и кодовых замков и двери казались легкими…

Всю ночь я потратил на то, чтобы убедить себя, что поцелуй состоялся. И значит, я могу теперь просто подойти к ней и даже чуть небрежно поцеловать. Но по-настоящему.

Но сколько бы потом я ни целовал, Катя каждый раз хохотала.

Я спрашивал ее:

– Что случилось? Почему?

Она говорила мне, что я – очень хороший, и снова смеялась.

Они более мягкие, женщины. И от того – такие жестокие. Они крайне редко говорят: «Пошел вон!», что каждый мужик делает с удовольствием.

Но они умеют все так выстроить, что ты сам понимаешь: ты – лишний, нелюбимый, чужой.

Потом они встречают тебя где-нибудь случайно, целуют в щеку, улыбаются… Спрашивают что-нибудь вроде: «Ты как?» И улыбаются, улыбаются, улыбаются…

Сколько же раз потом, обнимая женщину, я вспоминал Катю и начинал смеяться…