Сегодня на месте бывшей, многолюдной и веселой деревни Заимки нет никаких признаков того, что там жили люди. Летом все зарастает густым бурьяном, зимой – заметает снегом. Изменился даже рельеф, все помельчало и выровнялось. Может быть, еще стоит могучая сосна между нижней и верхней деревней. На ней когда-то висела тяжелая стальная болванка, по которой стучали, чтобы оповещать жителей о сборе, или о пожаре.

Удивительный звон издавал этот кусок стали, слышно было на всю округу. Но этот пронзительный звук всегда вызывал тревогу в душе. Он заменял людям колокольный звон, напоминая им о вечности и тленности бытия.

Мое детство прошло в деревне Осипинцы вдали от цивилизации. Внешний привлекательный мир ассоциировался с ближайшими крупными населенными пунктами – Васильевском, Курьей, Красногорьем, и с городом Глазовым. Наша семья жила в школьной квартире – в бывшем поповском доме, в котором размещалась также Осипинская начальная школа. Поповские хоромы – это все что осталось после того как атеисты разрушили и растащили Осипинскую церковь.

Кроме Осипинских, в школе обучались также детишки их близлежащих деревень – Полянцев, Мосинцев, Гаинцев. Осипинская школа имела два помещения, в которых проводились занятия в спаренных классах – 1-й и 3-й классы, 2-й и 4-й классы. Классные комнаты разделяла перегородка из тонких досок и слышимость была великолепная. Занимались в одну смену, «засветло», с девяти часов. После окончания начальной школы дети направлялись для продолжения учения в Логовскую, Васильевскую и, реже, в Курьинскую школу. Первые две школы были восьмилетними. В Курье и Красногорье были десятилетки (в какое-то время – одиннацатилетки, но я учился уже в десятилетке).

Выходы из классов вели в небольшой коридор. Одновременно это была раздевалка. На стенах коридора были прибиты крючки, на которые вешались «оболочки» (фуфайки, пальто). Чтобы попасть в коридор с улицы из «сенок», нужно было открыть огромную, массивную дверь, что часто было не под силу слабым школьникам. В коридоре на тумбочке стоял цинковый бачок с кипячённой водой и алюминиевой кружкой для общего пользования. Внизу тазик для слива недопитой воды или для споласкивания кружки. Кружку споласкивали редко, обычно наиболее брезгливые, остальные пили в порядке очереди, доливая воду из бачка. У входа в учительскую к стене был пригвожден ручной умывальник с раковиной, изготовленной из листового железа местным клепальщиком (одновременно кузнецом). Вода сливалась в «поганое» ведро. Классные двери были двустворчатые и тоже высокие, но легкие и со множеством междосочных щелей, через которые я с раннего детства наблюдал за учебным процессом, иногда не успевая отскакивать, от выбегающих на перемену учеников.

В каждом классном помещении стояло по одной огромной кирпичной печке с вьюшкой вверху. Чтобы обеспечить нормальный температурный режим в помещениях, печки затапливались техничкой рано утром. К приходу учеников вьюшки закрывались. Иногда «верху» закрывали рано, чтобы сохранить жар и тепло. Тогда какое-то время в классах пахло угаром. Но скоро угар и тепло улетучивались естественным образом (потолки в классах были высотой более трех метров), здание было не новое и быстро охлаждалось. В лютые зимы школьники сидели за партами в «оболочках» и закоченевшие руки отогревали собственным дыханием. На растопку русских печей уходило огромное количество дров, которые заготавливал и привозил колхоз. Но пилить и колоть приходилось техничке. Иногда помогали ученики, дежурившие по графику.

Освещение в классах было естественное. Использовались преимущества светового дня. Неуспевающие ученики, которых «оставляли» после уроков, спешили выполнить задание зáсветло. Электричества в деревнях не было до 1967 года.