– Вот уж не назвал бы это удовольствием, – прорычал Уинтерборн, но отошел, чтобы звонком вызвать слугу.

С усмешкой посмотрев ему вслед, Рейвенел снова повернулся к Этану и указал на глубокие кожаные кресла.

– Присядем?

С каменным лицом Этан занял одно из них и нарочито пристально стал разглядывать часы розового дерева, отделанные бронзой на каминной полке.

Повисла пауза.

– Считаете минуты, да? – спросил Рейвенел. – Хорошо! Прямиком перейду к делу, насколько это возможно. Три года назад мой старший брат совершенно неожиданно унаследовал графство. Так как он ничего не знал о том, как управлять поместьем или – помоги Господи! – сельскохозяйственными работами, я согласился переехать в Гэмпшир, чтобы помочь ему вести дела.

Раздался стук в дверь, и в гостиной появился дворецкий, который внес серебряный поднос с графином коньяка и яйцеобразными бокалами. С соответствующими церемониями коньяк был разлит, и когда дворецкий ушел, Уинтерборн уселся на подлокотник кресла. В одной руке он держал бокал с коньяком, другой лениво поворачивал глобус, словно размышляя над тем, какую очередную часть мира ему хочется подмять под себя.

– Зачем вам потребовалось вот так менять свою жизнь? – Этан не мог не задать такой вопрос. Это была его идея – бросить Лондон ради тихого существования где-нибудь в сельской глуши. – От чего вам хотелось убежать?

Рейвенел улыбнулся.

– От самого себя, возможно. Даже жизнь, полная невоздержанности, может наскучить. И я вдруг обнаружил, что меня устраивает заниматься сельским трудом в поместье. Арендаторы считались со мной, коровы меня веселили.

У Рэнстома не было желания шутить и смеяться. Уэстон Рейвенел напомнил ему о вещах, о которых Этан пытался не думать в течение большей части из своих двадцати восьми лет. Приподнятое настроение после встречи с Гаррет Гибсон стало потихоньку улетучиваться, оставляя после себя раздражение и досаду. Сделав глоток отменного коньяка и едва ли ощутив его вкус, он отрывисто произнес:

– Вы проговорили восемнадцать минут.

Рейвенел вскинул брови.

– В любом случае, мой словоохотливый собеседник, я добрался до сути. Причина, по которой я сейчас нахожусь здесь, заключается в том, что мы с братом решили продать кое-какую семейную недвижимость в Норфолке. Это большой дом в хорошем состоянии плюс примерно две тысячи акров земли к нему. Однако совсем недавно я обнаружил, что мы ничего не можем с ним сделать. Из-за вас.

Этан вопросительно уставился на него.

– Вчера, – продолжал Рейвенел, – я встретился с бывшим управляющим поместьем Тотхиллом и семейным стряпчим Фоггом, и они объяснили, что продажа недвижимости в Норфолке невозможна из-за того, что Эдмунд – это старый граф – передал его какому-то лицу посредством тайной доверенности.

– Что это такое? – осторожно поинтересовался Этан, никогда не слышавший о подобном юридическом инструменте.

– Заявление, обычно в устной форме, касающееся передачи в наследство недвижимости или денег. – Рейвенел приподнял брови, шутливо изображая веселость. – Естественно, нам всем стало любопытно, с какой стати граф сделал такой щедрый подарок человеку, о котором мы знать не знали. – После долгой паузы он заговорил более серьезным тоном: – Если вы не против поговорить об этом со мной, я думаю, мне известно, почему…

– Нет, – с каменным выражением лица отрезал Этан. – Если завещание не положено на бумагу, наплюйте на него.

– Боюсь, это так не работает. В соответствии с английским правом, завещание на словах абсолютно действительно. Игнорировать его противозаконно. Существуют три свидетеля этого завещания: Тотхилл, Фогг и камердинер графа Куинси, прослуживший у него много лет, которые подтвердят эту историю. – Рейвенел поболтал остатки коньяка в бокале, а когда взглянул на Этана, наткнулся на прямой взгляд. – После смерти графа Тотхилл и Фогг пытались известить вас о завещании, но так и не смогли нигде вас отыскать. Сейчас мне выпал случай объявить счастливую весть. Поздравляю! Теперь вы являетесь полноправным владельцем норфолкского поместья.