Во-первых: «Зачем являлся призрак и что хотел сказать?»

Во-вторых: «Почему именно мне?»

Однако, как минимум, две вещи стали для Андрея проясняться:

«Все-таки это не галлюцинация, а вполне реальная попытка контакта» и «Граф Кутасов имеет (имел) некое отношение к происходящему».

Выходило, что граф Кутасов – ключевое звено в этой истории, он – надводная часть айсберга. Стало быть, решил Андрей, начинать распутывать этот клубок надо с него. С человека? Или, всё-таки, с портрета?

Безусловно, начинать следовало с портрета. Картина – вот она! – холст, масло, рама. А человек? В могиле давным-давно, поди, и косточек уже не осталось от графа Кутасова – того, кто был первоосновой этим копиям второго и третьего порядков.

Он вплотную придвинулся к картине. Тщательный осмотр ничего не дал – холст, масло, парадный портрет, «всё как у людей», не более… Рама – массивная, тяжёлая, из ценного дерева. Андрей зачем-то провёл рукой по её поверхности – с одной стороны, затем с другой. Рама как рама… Андрей машинально прошелся пальцами по нижней горизонтали, и с левой её стороны пальцы наткнулись на неровность – завиток, обязанный своим существованием, вероятно, небрежности краснодеревщика. Лёгкая шероховатость, не более. Ничего особенного. Столь же безотчётно Андрей простучал костяшками пальцев по месту неровности барабанную дробь. Он не сразу понял, что произошло, когда, отозвавшись на нечаянный стук его, в нижней части рамы со скрипом вдруг откинулась маленькая крышечка, открыв крохотную выемку наподобие ниши – в портрете оказался тайник, и завиток был ничем иным, как потайной кнопкой.

Андрей открыл его совершенно случайно. И кто знает, сколько времени ушло бы у него на то, чтобы отыскать этот крохотный схрон, двигаясь путём целенаправленных поисков.

Так или иначе, тайничок был налицо. А где тайник – там всегда присутствует тайна, недаром эти слова состоят в столь близком родстве…

Андрей буквально обомлел, вытащив из малюсенькой выемки тайника сложенный вчетверо листок – полуистлевший, он мог рассыпаться в прах от неловкого прикосновения, как бывает со старинными бумагами и даже целыми книгами. Он решил не рисковать и спрятал листок в своей чёрной папке, положив его поверх чернового варианта одного из срединных разделов диссертации.

А теперь – домой! Без промедления! Сказал он себе и быстро, почти вприпрыжку, зашагал вниз по широким ступеням лестницы.

– До свидания, – попрощался Андрей с безымянным охранником, усы которого придавали ему сходство с кайзером Вильгельмом или, может быть, даже с Ницше-философом. Тот кивнул, пробубнив что-то себе под нос, вальяжно поднялся с места отпереть и запереть за Андреем «внешнюю» дверь.

Красноватая полоска на западе давно потухла, всё небо в этот час было однотонным – чёрным, кромешным, испещрённым серыми прожилками кучевых облаков, летящих каждое по своей особой траектории. Меж облаков то тут то там возникали зазоры, однако ни луна, ни какая-нибудь самая завалящая звезда так и не появились в их чёрной космической пустоте – глухой, бездонной, мёртвой.

Но Андрею сейчас дела не было до всех этих космических высот. Он почти бежал, не замечая ничего вокруг, и только крепко прижимал папку к груди обеими руками, словно в любой момент ее могли у него отобрать. Осмыслить происшедшее он в данный момент даже не пытался, иначе у него, как говорится, просто сорвало бы крышу. Да и то! Последние события пищи для размышлений давали с избытком. Варить – не переварить, жевать – не пережевать.

– Ну что, внучок, рассказывай, давай… – сладкий голос Елизаветы Петровны, как водится, скрывал иронический подтекст.