Я сажусь сначала слева от Эусапии, затем справа. Я слежу за ее руками, ногами и ступнями, насколько это возможно, личным контролем. Так, например, для начала, чтобы быть уверенным, что она не поднимет стол ни руками, ни ногами, ни ступнями, я беру ее левую руку в свою левую руку, кладу правую открытую ладонь ей на колени и ставлю правую ногу на ее левую ногу. Гийом де Фонтене, стоящий напротив меня, не более склонный к тому, чтобы быть обманутым, берет под контроль ее правую руку и правую ногу.

Освещение полное: большая керосиновая лампа с широкой горелкой и светло-желтым абажуром, а также две зажженные свечи.

По истечении трех минут стол начинает двигаться, балансируя и поднимаясь то вправо, то влево. Минуту спустя он полностью поднимается от пола на высоту около девяти дюймов и остается там две секунды.

Во второй попытке я беру обе руки Эвзапии в свои. Происходит заметная левитация, почти при тех же условиях.

Мы повторяем те же опыты трижды, таким образом, что пять левитаций стола происходят в течение четверти часа, и в течение нескольких секунд четыре ноги полностью поднимаются от пола, на высоту около девяти дюймов. Во время одной из левитаций экспериментаторы вообще не касались стола, а образовывали цепь над ним и в воздухе; и Эвзапия действовала таким же образом.

Итак, кажется, что предмет можно поднять, вопреки закону тяготения, без контакта рук, которые только что на него воздействовали. (Доказательство уже приведено выше, стр. 5-8, 16.)

Круглый центральный стол, стоящий справа от меня, движется вперед без контакта к столу, всегда в полном свете, как будто он хотел бы взобраться на него, и падает. Никто не отошел в сторону и не приблизился к занавеске, и никаких объяснений этому движению дать нельзя. Медиум еще не вошел в транс и продолжает принимать участие в разговоре.

Пять ударов по столу, согласно условности, установленной медиумом, указывают на то, что неизвестная причина требует меньше света. Это всегда раздражает: я уже сказал, что я об этом думаю. Свечи задуваются, лампа выключается, но света достаточно, чтобы мы могли очень отчетливо видеть все, что происходит в салоне. Круглый стол, который я поднял и отставил в сторону, приближается к столу и несколько раз пытается на него забраться. Я опираюсь на него, чтобы удержать его, но испытываю упругое сопротивление и не могу этого сделать. Свободный край круглого стола сам по себе помещается на край прямоугольного стола, но, сдерживаемый своей треугольной ножкой, он не может достаточно очиститься, чтобы на него забраться. Поскольку я держу медиума, я убеждаюсь, что она не прилагает никаких усилий, которые были бы необходимы для этого стиля исполнения.

Занавес раздувается и приближается к моему лицу. Именно в этот момент медиум впадает в транс. Она издает вздохи и причитания и говорит теперь только в третьем лице, называя себя Джоном Кингом, психической личностью, которая утверждает, что была ее отцом в другом существовании и называет ее «моя дочь» ( mia figlia ). Это самовнушение, ничего не доказывающее относительно личности силы.

Пять новых кранов требуют еще меньше света , и лампа почти совсем прикручена, но не погашена. Глаза, привыкая к ясно-темному, еще довольно хорошо различают, что происходит.

Занавес снова раздувается, и я чувствую, что меня трогают за плечо, сквозь ткань занавеса, словно сжатым кулаком. Стул в шкафу, на котором стоят музыкальная шкатулка и колокольчик, яростно трясется, и предметы падают на пол. Медиум снова просит поменьше света , и на пианино ставится красный фотографический фонарь, свет лампы гаснет. Контроль строго соблюдается, медиум соглашается на него с величайшей покорностью.