– Пожалуй, – протянул было Петрусенко, но, глянув на коня, спокойно пасшегося у озера, вдруг раздумал. – Нет, Сережа, я только до Белополья тебя провожу и вернусь. Не все еще мне ясно.

Он подошел к коню. «Похоже, друг, что воротился ты домой как раз отсюда. Или ошибаюсь? Эх, не скажешь ведь…» Воронок поднял голову, поглядел на него. И тогда Викентий, звонко шлепнув его по крупу, сказал громко и четко:

– Домой! Иди домой, Воронок!

Он, впрочем, не был готов к тому, что конь сразу послушается. Но Воронок, мотнув головой и коротко храпнув, повернулся и спокойно побежал прочь той же тропой, какой они прибыли сюда. Петрусенко растерянно оглянулся.

– Пошел… Степан Матвеич, а ведь, похоже, хозяин в тот день отправил коня домой именно отсюда. Или Воронок сам ушел. Во всяком случае, расстались они здесь. Похоже, как вы считаете?

– Може буты, – сказал околоточный, качая головой, – може буты… Та що ж воно за мисце такэ!

– А в чем дело?

– Да в том, что и мы тут не случайно, – объяснил Никонов. – Как раз здесь, неподалеку от пчельника, вон на том дереве и нашли повесившегося Ивана Гонтаря.

– Да ну! – Петрусенко был поражен. Но тут он увидел, что Воронок вот-вот войдет в лесок и скроется с глаз. Он представил, что конь вновь вернется домой без седока и насмерть переспугает хозяйку. Пронзительно свистнув, он побежал по тропе, крича: «Тпру, Воронок, стой!» Тот, умница, послушался, и скоро они вместе вернулись к озеру.

– Давайте присядем, друзья мои, – кивнул Петрусенко на сколоченную у ближайших ульев скамью. – Расскажи, Сергей, поподробнее, что тут случилось. Когда Гонтарь появился в деревне? – он махнул рукой в сторону близких хат.

– Да, точно, это Яковлевка, – подтвердил Никонов. – Гонтарь родом отсюда, родители его здесь живут. Они о нем года четыре почти ничего не знали: уехал на заработки, слухи доходили редко. А на той неделе, в четверг, – да, как раз ровно неделю назад, – он явился домой.

– В четверг, говоришь? – Петрусенко перестал набивать табаком свою трубку, вскинул брови. – Ну, ну… Интересное совпадение!

– Ты о чем это? – теперь уже удивился Никонов.

– Да вот, видишь ли, тот, кого я, как ты знаешь, ищу, помещик Захарьев, исчез ровно неделю назад, в четверг. Яковлевка и Захарьевка друг от друга рукой подать. Гонтарь, как ты сказал, повесился на пасеке. А Захарьев, как я предполагаю, тоже как раз здесь, у пчельника, расстался со своим конем, и тот сам вернулся домой.

– Но это не факт, а только твое предположение?

– Да, да! – нетерпеливо сказал Викентий. – Это может оказаться и просто моей фантазией. Но я почти в этом уверен… А когда же Гонтарь покончил с собой? В воскресенье, кажется?

– Точно, у недилю, – закивал головой околоточный. – З ранку пишов з дому, чекалы его батькы, чекалы, та й почалы розшукуваты. Вже надвечир знайшлы оце туточкы, – указал вновь на дерево.

– И здесь, Сережа, тоже странное совпадение, – усмехнулся Викентий. – Именно в воскресенье вечером, узнав об этом самоубийстве, жена Захарьева решила больше не ждать его, а обратиться в полицию.

Он вспомнил, как Ксения Владимировна, еще при их первой встрече у него в кабинете, волнуясь и заламывая пальцы, рассказывала: «На третий день, в воскресенье, уже стемнело, прибежала девушка, моя горничная Луша. «Ой, барыня, – кричит, – страхи-то какие, спаси Господи! В Яковлевке Ванька Гонтарь повесился, который к родителям из города намедни приехал». Я и так в лихорадке была, в тревоге, места себе не находила. А тут услышала об ужасном этом событии, и так мне страшно стало!.. Еле переждала ночь и вот, приехала к вам о помощи просить…»