– Михаил Нилыч, у товарища Дубовского не наблюдается признаков удушения – посинения лица и странгуляционных борозд на шее, – робко вступил в разговор Артур.

– Не учите ученого, баронет! – с презрением бросил жандарм. – Воздуха вашему Дубовскому не хватало, он ворот пытался расстегнуть в беспамятстве. А вы, господа социалисты, дрыхли без задних ног!

– Может, р-рвотой захлебнулся? – слегка заикаясь, вставил свое слово Виктор Столбов, вытирая носовым платком розовую лысину.

– Как же! – насмешливо прохрипел с почетного места на печке старик Илья Ильич Лосев. – Харчевались мы одним и тем же, а по части водочки… Я за свою жизнь столько не выпил, сколько Максимка Дубовский. Да чтоб его своротило от пяти шкаликов на брата? Ни в жисть! Разве что хворь неведомая внезапно приключилась…

С разрешения корнета Артур, надев перчатки, не без труда открыл рот покойного, запустил палец в глотку и доложил через минуту:

– Чисто!

А вскоре жандармы привели древнего старика на деревянной ноге.

– Бывший фершал, вашбродь! – молодцевато доложил ефрейтор Шилин и с явным уважением в голосе пояснил: – Ноги на крымской войне лишился – почитай, полвека назад. Говорят, пользует до сих пор деревенских.

Все с почтением посмотрели на еще бодрого ветерана и быстро раздели усопшего.

– Чистый покойничек, ваше благородие! – вскоре сообщил отставной фельдшер корнету. – Ни ран, ни побоев, токмо махонькая царапина на персте указательном правой руки. Не иначе как внезапная сердечная смерть – случается такая, ваше благородие.

Едва деревенский лекарь вышел, ефрейтор ввел старуху с растрепанными волосами. Корнет не успел раскрыть рот, как бабка метнулась к покойному, глянула на четверку ссыльных и заголосила:

– Порчу навели, христопродавцы! Один он был душою чист! А ты, казачий младший сын, первым Христа продал! – Она указала на ухмылявшегося Лосева, спустившегося с печки. – Ишь, расфрантился на старости лет, золотом обвесился! Перстень и серьга, поди, на полпуда – чисто цыган!

– Вон! – рявкнул корнет. – Шилин, немедленно прекратить сей балаган!

– Я думал, вашбродь, может, знахарка нам поможет, – оправдывался ефрейтор, исполнив приказание.

– Тут думаю я! – отрезал офицер. – Зовите деревенских, чтоб обмыли тело, гробовщика, батюшку. Дубовского сегодня же схоронить. Выезжаем завтра утром.

Смыслов сам проверил одежду покойного, вывернул все карманы. Нащупал что-то за подкладкой походного сюртука, тут же вспорол ткань и извлек лист бумаги. Артур стоял рядом и увидел несколько рядов цифр. Над ними – неумело нарисованный ключ, на котором было написано «К/Рыл-Д». Шульц вытянул шею, пытаясь лучше рассмотреть записку, но корнет положил находку в карман и молча вышел. С улицы тут же послышался крик с требованием прекратить перекур – судя по всему, жандармы никуда не торопились. Артур успел услышать, как они шептались между собой: дескать, корнет даже переночевать в доме не дает покойному, скорей хоронить, словно магометанина. А куда спешить?

Тяжело вздохнув, Артур отправился исполнять неприятную обязанность самого молодого – выносить ночную посуду. Поганое ведро стояло в кухонном закутке у печи, и там плавали сгоревшие обрывки. Артур удивился, заглянул в печь, немного покопался в золе – сначала ухватом, потом щепкой. Поиски оказались не напрасными: молодой ссыльный обнаружил еще несколько черных клочков сгоревшей бумаги – на вид таких же, как в ведре.

Его содержимое Артур вылил не в отхожее место, а за хлевом. Внимательно рассмотрел черные хлопья на траве и обнаружил, что один клочок, довольно прочный, до конца не догорел. Едва удерживаясь от приступа дурноты, Артур двумя палочками, словно пинцетом, поднял крошечный листок с обугленными краями и прочитал фрагмент: «…ию дыш…» Знакомое сочетание, и встречалось совсем недавно… Но где? Вспомнить не получилось. Артур тщательно вытер находку об сухую траву, завернул в небольшой лист лопуха и спрятал в карман.